Я вдыхала полной грудью воздух, пахнущий дымком от мангала, свежескошенной травой и вечерней прохладой, и понимала — я жива. По-настоящему. И это было почти так же страшно, как и прекрасно.

Поляна преобразилась до неузнаваемости. Гирлянды из жёлтых огней, словно россыпь золотых монет, зажглись в ветвях вековых дубов, отбрасывая тёплый, подвижный свет на смеющиеся лица гостей. В центре, на специально сооружённом деревянном помосте, гремел настоящий оркестр народных инструментов — гармошка, балалайки, жалейки. И мы, взявшись за руки, образовали огромный, шумный хоровод.

Не было никакой застенчивости, никаких нелепых мыслей о том, как я выгляжу со стороны. Было только это первобытное, идущее от самой земли единение — с оглушительной музыкой, с тёплой почвой под босыми ногами (туфли я скинула ещё в начале), с этими незнакомыми и вдруг ставшими родными людьми.

Я смеялась, запрокинув голову к тёмнеющему небу, чувствуя, как ветер раздувает полы моего голубого платья и запутывает волосы. Я ловила на себе взгляд Жени — тёплый, полный какого-то нового, незнакомого обожания и беззащитности — и щёки тут же заливал предательский румянец.

Потом были игры — шумные, немного детские, от которых щёки горели, а в груди звенело от восторга. Нас заставляли парами бегать в огромных, по колено, мешках, и мы с Женей, спотыкаясь, наступая друг другу на ноги и хохоча до слёз, пришли к финишу последними. Но в этом не было ни капли досады. Я чувствовала его крепкие, уверенные руки, которые ловили меня, не давая шлёпнуться на землю, и это больше походило на долгое, крепкое объятие, чем на простую помощь.

И вот ведущий, бравый парень в расшитой красным узором рубахе, с громким свистом созвал всех: «А теперь, красавицы ненаглядные, красны девицы, готовьтесь! Наша умница-невеста будет кидать не заморский букет, а венок, сплетённый по старинному обычаю! Кто поймает — та следующей замуж пойдёт, да со счастьем навеки!»

Юля, сияющая, как само солнце, в своём ажурном платье, с белоснежным, нежным венком из ромашек и васильков в руках, взобралась на небольшой пригорок. Мы, незамужние девушки, с визгом и смехом столпились за её спиной. Я отступила немного в сторону, не желая участвовать в этой суматошной давке, чувствуя себя уже слишком взрослой для таких гаданий. Но Юля, словно почувствовав моё колебание, обернулась, поймала мой взгляд и подмигнула так заговорщицки, что у меня ёкнуло сердце. Она замахнулась... и венок, описав в воздухе изящную, плавную дугу, полетел будто наведённый, прямо в мои руки. Я поймала его почти машинально, под одобрительный, гулкий смех и аплодисменты гостей. Венок пах мёдом, летом и чем-то неуловимо сказочным. Женя, стоя в стороне с бокалом в руке, смотрел на меня, и в его глазах читалась такая смесь нежности, гордости и какого-то детского восторга, что у меня снова перехватило дыхание.

Пир шёл полным ходом. Длинные столы, накрытые вышитыми скатертями, буквально ломились от угощений: дымящиеся щи в глиняных горшочках, румяные пироги с капустой и грибами, сало с чесноком, огромный окорок. А торт в виде сказочного терема с маковками-куполами из безе и цветами из крема вызвал всеобщий, неподдельный восторг. Когда Юля и Дима, обнявшись, разрезали первый ярус, и сладкий, пьянящий вкус пропитанного коньяком бисквита и взбитых сливок коснулся языка, я почувствовала себя окончательно и бесповоротно счастливой. Таким простым, земным, ничем не омрачённым счастьем.

И вот настал самый душевный момент — время для тостов. Дима, всегда такой сдержанный, немного колючий и замкнутый, встал, не отпуская руку своей Юли. Его лицо, обычно напряжённое, сейчас светилось таким глубоким, спокойным счастьем, что было невозможно не улыбнуться ему в ответ, не заразиться этим светом.

— Хочу сказать спасибо всем, кто пришёл сегодня разделить с нами этот самый важный день в нашей жизни, — начал он, и его голос, обычно такой резкий и точный, сейчас был тёплым, бархатным, с лёгкой хрипотцой. — Но первым делом... — он повернулся и его взгляд, тёплый и прямой, нашёл меня в толпе гостей, и у меня ёкнуло сердце, заставив отложить вилку, — я хочу от всего сердца поблагодарить Арину.

В глазах потемнело от неожиданности. Я почувствовала, как на меня обрушивается внимание всех присутствующих.

— Если бы не ты, — продолжал Дима, и в его глазах стояла неподдельная благодарность, — и не твоё настойчивое, почти маниакальное желание устроить нам тогда то самое «свидание вслепую», неизвестно, сидели бы мы с Юлькой за одним столом, не то что стояли здесь сегодня. Ты свела нас. Ты, можно сказать, наша сваха. И я буду вечно благодарен тебе за этот пинок, за это вмешательство в мою упрямую холостяцкую жизнь. — Он поднял свой бокал в мою сторону. — И я безмерно рад, что твоё большое и доброе сердце, наконец-то, тоже не свободно.

В зале пронёсся одобрительный, тёплый гул. Я чувствовала, как горю от смущения, но глупая, счастливая улыбка не сходила с моего лица.

— И тому, кто сейчас удостоился чести находиться рядом с этим сердцем, — Дима бросил длинный, выразительный взгляд на Женю, и в его глазах на мгновение мелькнула знакомая стальная, хирургическая искорка, — я от всего нашего нового семейства желаю быть предельно осторожным, внимательным и бдительным. Потому что если он хоть на йоту, хоть одним неверным словом или взглядом обидишь её... — он сделал театральную паузу, и в наступившей тишине его слова прозвучали с леденящей душу врачебной конкретикой, — то я, как специалист, знаю, какие именно периферические нервы нужно аккуратно зажать, чтобы обеспечить нашему другу... гм... ну, очень выразительную и асимметричную мимику на ближайшие пару месяцев. Поверьте, защемление лицевого нерва — штука весьма живописная и запоминающаяся.

Грянул оглушительный смех. Женя, сидевший рядом, поднял руки в шутливой, преувеличенной сдаче, его лицо расплылось в такой широкой и счастливой улыбке, что стало ясно — угроза принята как самая высшая форма братского признания. Атмосфера была настолько тёплой, душевной и по-настоящему семейной, что даже эта странная, немного мрачноватая шутка прозвучала как самое искреннее и надёжное пожелание счастья и защищённости.

Я сидела, сжимая в руках свой цветочный венок, и смотрела на этих людей — на Диму и Юлю, не отрывавших друг от друга влюблённых глаз, на Машу, что подмигивала мне через стол, на Женю, чьё плечо тёплой тяжестью касалось моего. И понимала, что это не просто свадьба. Это было возвращение. Возвращение к жизни, к смеху, к надежде, к вере в людей. И