Он открывает передо мной дверь, и его рука мягко ложится на мою спину, направляя. Это не жест собственности, а жест заботы. Такого простого, почти инстинктивного внимания я от него не ожидала.

Ресторан оказывается небольшим и уютным, без пафосной позолоты и громкой музыки. Мягкий свет свечей на столах отбрасывает тёплые блики на стены, а в воздухе витает тонкий аромат кофе и специй. Павел заказал столик в укромном уголке.

Мой босс не просто ведёт меня к столику — его рука мягко лежит на моей талии, а когда мы подходим, он сам пододвигает мне стул. Его пальцы на мгновение задерживаются на моём плече, лёгкое, почти невесомое прикосновение, от которого по коже бегут мурашки.

Мы заказываем еду, и он не говорит о работе. Ни слова. Вместо этого он расспрашивает меня о моём дне, о том, удалось ли отдохнуть. И слушает, по-настоящему слушает, глядя мне в глаза, не отвлекаясь на телефон.

— Знаешь, что я сегодня понял? — говорит он, его пальцы накрывают мою руку, лежащую на столе, его ладонь тёплая, твёрдая. — Что я, кажется, забыл, как это — просто ужинать с красивой женщиной. Без второго дна. Без скрытых мотивов. Просто потому, что я хочу провести этот вечер с ней.

— А что, раньше были скрытые мотивы? — поддразниваю я, чувствуя, как расслабляюсь под воздействием его спокойного голоса и бокала вина.

— Раньше, — он усмехается, и в его глазах мелькает тень сожаления, — всё было по-другому. И я был другой. Спасибо, что дала мне шанс это исправить.

Он говорит комплименты. Но не те, вымученные и показные, что сыпят чтобы обаять и соблазнить. Он замечает детали. Говорит, что мои глаза сегодня цвета моря в той бухте. Что ему нравится, как я смеюсь: тихо, словно про себя. Он оттаивает прямо на моих глазах, и за суровым боссом проступает мужчина, который просто хочет нравиться своей женщине. Делать ей приятно. Видеть её улыбку.

Когда ужин подходит к концу, и мы покидаем ресторан, я чувствую себя наполненной тёплом и какой-то светлой, тихой радостью.

Паша снова отвозит меня домой. Машина останавливается у моего подъезда, и наступает та самая неловкая пауза, когда нужно прощаться.

Он поворачивается ко мне, его лицо освещено тусклым светом фонаря.

— Спасибо за этот вечер, Вика, — говорит он тихо. — Это было... исцеляюще.

— И тебе спасибо, — шепчу я в ответ.

Я должна открыть дверь и выйти. Но тело не слушается. В голове звучит голос Маши: «Он теперь от тебя никуда не денется». И в этой тишине, в его спокойном, открытом взгляде, я чувствую не страх, а странную, окрыляющую смелость. Я не хочу, чтобы этот вечер заканчивался.

— Паша... — слова срываются с губ сами, прежде чем мозг успевает их остановить. — Ты... не хочешь подняться на чай?

Я сама слышу, как это звучит. Банально, почти как шаблонная фраза из плохой мелодрамы. Горячая волна стыда заливает меня. Но Павел не усмехается. Он не поднимает бровь с намёком.

Он замирает, и в его глазах я вижу не торжество охотника, а ту самую уязвимость, что была в бухте. Искреннее, почти мальчишеское удивление.

— Если я поднимусь, — также тихо отвечает он, — то, боюсь, чай будет абсолютно лишним. Ты уверена, что готова к этому?

Его вопрос не отказ. Это последняя проверка, последнее подтверждение. Он даёт мне шанс отступить, испугаться, сказать «нет».

Я делаю глубокий вдох, чувствуя, как дрожат колени, и смотрю ему прямо в глаза.

— Да, — говорю я, и это одно слово звучит громче любого признания. — Я уверена.

глава 33

Сердце колотится где-то в горле, отдаваясь глухим стуком в ушах. Я веду Павла по тёмному подъезду, и мои пальцы так дрожат, что я с третьей попытки попадаю ключом в замочную скважину. Дверь, наконец, поддаётся, и мы оказываемся в моей маленькой прихожей.

Я включаю свет, и мягкий свет бра заливает крошечное пространство. Я чувствую себя нелепо. Вся моя жизнь, вся моя скромная, привычная реальность — вот она, перед ним. А он стоит здесь, такой большой, такой чужой и такой желанный, что перехватывает дыхание.

— Проходи... — мой голос срывается на шёпот. — Я... сейчас поставлю чайник.

Я делаю шаг к крохотной кухне, чувствуя, как горят щёки. Это притворство такое прозрачное, такое жалкое, что хочется провалиться сквозь пол.

Но Павел не двигается с места. Его мужественное тело преграждает мне путь. Он мягко, но неотвратимо берёт меня за руки.

— Вика, — его голос низкий, бархатный, он звучит прямо над моим ухом, и от него по всему телу бегут мурашки. — Мы же договорились. Чай подождёт.

Он медленно, давая мне время отстраниться, притягивает меня к себе. Его ладони скользят по моей спине, смыкаясь на пояснице. Я замираю, вся превратившись в ожидание. Его лицо так близко. Я вижу каждую морщинку у его глаз, своё отражение в его тёмных, бездонных в эту секунду зрачках.

И потом его губы касаются моих.

Это не похоже на тот первый, яростный, почти звериный поцелуй в номере. Это бесконечно нежный, исследующий, почти робкий поцелуй. Павел не торопится, словно боится спугнуть хрупкое волшебство этого момента. Его губы мягко двигаются в такт моим, его язык осторожно касается моих губ, прося разрешения, и я с облегчением и восторгом открываюсь ему.

Мы целуемся, кажется, целую вечность. Стоя в прихожей, в приглушённом свете от бра, забыв обо всём на свете. В его поцелуе нет спешки, нет жадности. Есть только бесконечное, глубокое погружение друг в друга. Я теряю счёт времени, ощущениям, мыслям. Растворяюсь в этом поцелуе, в его тепле, в его запахе, теперь знакомом и таком родном.

Когда мы, наконец, разъединяемся, чтобы перевести дух, мне кажется, я попадаю в другой мир. Воздух кажется гуще, свет — мягче, и каждое моё нервное окончание поёт. Смотрю на Павла широко раскрытыми глазами, и по моим щекам сами катятся слёзы — слёзы странного, безмерного счастья.

— Ты плачешь? — он тревожно касается мокрой щеки подушечкой большого пальца.

— Всё нормально, — я качаю головой и прижимаюсь лбом к его груди, слушая бешеный стук его сердца. — Просто... мне так хорошо. Так хорошо, что даже страшно.

Он издаёт