Лёля усаживается за стол, болтает весело ножками в воздухе.

Первую порцию блинчиков начиняю творогом с вареньем и ставлю перед дочкой.

– Мам, а можно ещё с дядей Максимом Игоревичем поехать куда-нибудь? – спрашивает Лёля, вытирая масляный рот ладошкой.

– Сначала салфеткой пользоваться научись.

– Ну ма-ам! Можно?

– Посмотрим, – уклоняюсь от прямого ответа, как от пуль.

Я ведь не знаю, какие у него планы.

На выходные.

И на нас…

Но то, что Лёле он нравится – определённо хороший знак.

Лёля кивает, вполне довольная даже моими размытыми формулировками.

Наливаю тесто на сковороду. Оно тихо шипит, создавая корочку, а мои руки работают параллельно с мыслями.

Отпуск.

Что с этим делать?

Конечно, первым делом в голове рождается гениальный план: поехать в офис.

Просто забрать рукопись, думаю я. Ну, ту, которую взяла на вычитку. Это же не работа, просто пара часов… Максимум три.

А может, ноутбук забрать? Ну, чисто чтобы… По мелочи, отчёты посмотреть, данные в таблице подправить.

Да, мне наверняка нужно в издательство!

Но противный внутренний голос не дремлет, он лишь ждёт подходящего момента, чтобы вставить свои ядовитые пять копеек в складный хоровод моих мыслей.

Аксёнова, а зачем тебе в офис, а? Зачем ты это всё придумываешь? Ты действительно хочешь поработать, или ищешь предлог, чтобы встретиться с Куравиным?

Но честно отвечать на этот вопрос мне страшно.

Резко ставлю чашку в раковину.

– Бред какой-то, – шепчу сама себе.

– Что?

– Ничего, Искорка, это у мамы кукушка улетает.

– Куда улетает?

Последний блин, подгорая, дымится.

Снимаю его прямиком в мусорку.

– Хороший вопрос, – с лёгким философским раздражением на собственную рассеянность, убираю сковороду под холодную воду. – В тёплые края, наверное.

– Мам, а почему ты на дядю Максима Игоревича злишься?

– Я не злюсь на него, – хмурю брови, впав на миг в лёгкий ступор от резкой смены темы. – С чего ты взяла?

– Когда ты на него смотришь, ты делаешь вот такое лицо… – Лёля, насупившись, пытается изо всех сил изобразить преисполнившуюся негодованием меня. – Ну, такое лицо, которое ты делаешь, когда я что-то нахулиганю.

– Это не злость, Лёль. Это… Концентрация. Я просто стараюсь держать бдительность рядом с ним.

– Зачем?

– Затем, что он задира. И ведёт себя, как дурак.

– А-а-а… – Лёля важно кивает. – Я всё поняла.

– Правда?

– Да. Ты ему нравишься! – Безапеляционно.

– С чего ты взяла, Искорка? Нет, конечно…

– Да. Ты сама говорила, что если мужчина задирается и ведёт себя, как дурак, значит, он влюбился! Гор-мо-ны! – Назидательно поднимает указательный пальчик вверх.

Сдуваюсь.

Ну, как с этим спорить?

Устами младенца, как говорится…

– А он тебе нравится?

– Лёля! – Вспыхиваю. Щёки горят. – Ты иди… Иди лучше оденься и волосы собери.

Лёля уносится в свою комнату, оставляя меня в состоянии недоумения.

Боже, если сейчас вот так, то какими вопросами она засыпет меня в тринадцать?

Потягиваю лениво кофе, глядя в окно.

На кухню выползает Карина.

Лохматая, в мятой футболке с каким-то потрёпанным принтом.

Сонно потягиваясь, падает плечом на дверной косяк.

– О, систер… А ты чего это дома? – Потирает глаза.

– Мне Куравин дал отпуск.

– Сам?

– Ага, представляешь? Точнее, даже не так. Он заставил меня уйти в отпуск. Сказал, что я слишком много работаю.

Карина издаёт выразительный звук, который обозначает сразу целую палитру её эмоций.

Прищуривается.

– И это после того, как весь субботний день вы провели вместе, правильно?

– Ну… да, – пожимаю плечами.

Шаркая к гарнитуру, сестра достает банку растворимого кофе и бахает в кружку щедрую порцию. Заливает кипятком, втягивая носом кофейный аромат.

– Кажется, кто-то влюбился.

– Ничего я не влюбилась! – Отрезаю резко. Слишком резко. – Вы что, спелись? Решили вдвоём меня этими заявлениями с ума сводить?

Карина поднимает руки вверх, словно защищаясь от моего тона.

– Оу, воу… Палехче… – Каверкает на своём молодёжном. – Вообще-то, я имела в виду Куравина. Но, знаешь, судя по тому, как ты тут кипятишься, делаю вывод, что ваши чувства взаимны.

– Карин, не начинай.

– Я просто не понимаю, почему ты всё ещё дома сидишь.

– Я же сказала – я в отпуске.

– А я не об этом. Давай там… Не знаю… Испеки ему пирог какой-нибудь офигенный и привези на работу. Ты ж круто печёшь!

– С какой стати я должна ему что-то готовить? – Поглядываю на сестру, как на сумасшедшую.

– С такой! Если ты хочешь показать ему, что готова дать шанс, а сказать это словами через рот – не твой вариант, то есть проверенный способ! Накорми мужика, и он сам всё поймёт.

– С чего ты взяла, что я готова дать ему шанс?

Карина фыркает и подходит ближе.

Кладёт руки на мои плечи.

– Да ты на себя в зеркало взгляни! Ты светишься вся, сияешь, когда речь заходит о твоём Куравине. Ради чего ты комедию ломаешь? Кому от этого легче, а? Тебе? Ему? А может, дочери вашей, которая засыпает в обнимку с фотографией какого-то левого мужика в рамке? И это при живом-то отце!

Вздыхая, качаю головой.

– Ты не понимаешь. Он бросил меня.

– Алиса, прошло уже много лет. Вы оба изменились. Повзрослели. Сделали выводы.

– А если он снова поступит так же? Где гарантия?

– Никаких гарантий, – разводит руками Карина. – Впрочем, как и во всём в этой жизни. Ты никогда не застрахуешься от всего. Но если позволишь страху руководить своей жизнью, счастья тебе не видать. А вместе с этим ты лишаешь шанса на счастье и свою дочь.

Я опускаю голову.

Каждое слово Карина произносит так чётко и уверенно, что спорить невозможно.

– Ладно, – недовольно выдыхаю. – Хорошо. Уговорила. Я… Я поеду на работу и поговорю с ним.

– Вот и отлично!

– Но никакого пирога, – добавляю строго.

Карина лишь смеётся и взъерошивает мне волосы.

Глава 32

Алиса.

Еду на работу и, как ни странно, чувствую себя прекрасно.

Подпеваю песне, что звучит по радио, хоть и не знаю половины слов. Ловлю себя на мысли, что пусть меня и колотит от мандража, но я действительно счастлива.

Счастлива, господи! Настолько, что хочется остановить машину