Аня снова смотрит на меня. Глубоко, черт. До дна пробирает.

— Я не смогла просто… Ты не думай, я давно уже все простила, я сразу простила, Тагир. Я понимаю, какая там была ситуация, что произошло, мне Ляля рассказала… И Ар.

Понятно. С Аром будет отдельная беседа на тему слишком широко открывающейся пасти.

— Нет, Ар не при чем, — торопливо продолжает Аня, — это Ляля все узнала, и мне рассказала тогда! Еще тогда, когда я даже не знала, что Аленой беременная. Я злилась, да. Но недолго. Просто то, как ты себя тогда повел… Это все было в рамках. Это все было предсказуемо. Такой мир, такие правила, да…

Не поняла ты ничего, Ань.

Если бы я себя повел, как правильно в моем мире, то мы бы с тобой не говорили сейчас… В моем мире тварей и крыс принято уничтожать.

А с тобой я тогда слабину дал нереальную. Не только не смог наказать нормально, но даже унижался. И предлагал бабки и себя, бляха муха!

Потому что с ума сошел, свихнулся на тебе! И сам бесился от этого, сам не понимал, какого хрена происходит!

А ты…

Ты такая гордая была, такая непрошибаемая. Спокойная. Не отрицала ничего.

Развернулась и ушла.

А я остался.

И впервые в жизни ощутил, насколько бессильным могу быть. Насколько слабым.

По сравнению с тобой.

— Так что я не обижаюсь, Тагир, — продолжает Аня, — просто… Не для меня это все. Не могу я вот так, постоянно по минному полю. Постоянно бояться за детей. Бояться за их жизнь. Ваня… У него талант. Он замечательно рисует! А ты его — в бизнес… А у него спрашивал? Ведь нет? А Алена? Она еще такая маленькая! Тагир, я с ума сойду, если с ней что-то… А она ведь постоянно под ударом! И что? Лишить ее детства? Из-за твоих дел? И вот сейчас… По дому, где находятся мои дети, ходит чужой человек. С недобрыми намерениями. И ты, вместо того, чтоб оградить от нее детей, намеренно оставляешь и даже провоцируешь на определенные действия. Да лучше бы это и в самом деле твоя любовница была!

— Тебе было бы легче? — усмехаюсь я.

— Да! — повышает голос Аня, — легче! Я бы тебя с чистой совестью отправила к черту! И больше не появлялась бы здесь! Забрала бы детей и все! А то я опять дала слабину!

— Ты же знаешь, что я бы тебя в любом случае не отпустил никуда.

— Что? Удерживал бы? И любовницу бы приволок? И нас под одной крышей?.. — злобно щурится она. Тонкие пальчики судорожно сжимаются на покрывале.

— Мне не нужен никто, Ань, — спокойно отвечаю я, — только ты. И ты это знаешь. Знаешь ведь?

Давлю взглядом, и она, не выдержав, отворачивается.

— Иногда я жалею об этом… — бормочет она.

— А я — нет.

Аня молчит, смотрит в окно. Хмурится. А затем вздыхает:

— Ладно. Что делать будем дальше?

— У меня есть пара идей… — я тушу сигарету и тяну за простынь.

— Эй-эй! — Аня растерянно пытается поймать ускользающую ткань, — я не в том смысле! Я насчет вообще всей ситуации! С этой… женщиной… И с этими угрозами… И… Ой!

Я дергаю сильнее и она невольно подается вперед, попадая прямиком в мои лапы.

Радостно подминаю ее под себя, с удовольствием ощупывая, оглаживая, трогая везде, где хочется. Потому что моё! Моя!

Аня, задыхаясь от тяжести, все еще пытается меня образумить, упирается ладонями в плечи, шипит расстроенно:

— Ну Тагир… Нам поговорить… Мы ничего не решили… И скоро ужин! И дети! Дети же…

— Все решим, Ань, — я прерываюсь ровно на мгновение, чтоб заглянуть в широко распахнутые глаза, насладиться их испуганным сиянием, — главное, что ты — со мной. Ты же со мной? Да? Да?

На каждый свой вопрос я ее целую в шею, в самое чувствительное место, под ушко, в татуировку, ту самую, что так завела меня когда-то. Аня дрожит, выгибается непроизвольно, закатывает глаза… Она ведь правду говорила. Она не может мне противостоять.

И это хорошо.

Стена пробита, я это ощущаю. Ее неожиданная откровенность — подарок мне. То, что силы дает для борьбы.

Я и без того всех порву за моих близких.

А теперь я это буду делать с особенным удовольствием…

Глава 30

— Мама, я хочу на утренник! — канючит Аленка за ужином.

— Котенок, пока нельзя, — мягко отвечает ей Аня, награждая меня мимолетным, но очень выразительным взглядом. Типа, почувствуй, Хазар, свою вину.

Да я и без того чувствую.

Ванька тоже посматривает на меня, но весело, с легкой ехидцей. А все потому, что пропалил, как мы с Аней из моей спальни выходили. И как я ее словил на пороге и жадно поцеловал, ловя последние, самые сладкие отголоски кайфа.

Такие сладкие, что чуть было обратно ее не утянул в постель. И утянул бы, но…

Но… Дети, цветы жизни. Цветочки…

Один ехидничает.

Вторая ноет.

Люблю их.

— Я там должна была быть звездочкой! — повышает градус нытья Аленка, — а теперь там Вика противная будет звездочкой! А я…

— А ты и так звездочка, — серьезно отвечает ей Ванька, и Аленка замирает, внимательно глядя на него.

И столько удивления и надежды в ее глазках, что меня торкает прямо.

— Правда? — тихонько спрашивает она Ваньку.

И тот солидно кивает.

— Самая красивая.

— Да? — Аленка невольным, чисто женским жестком проводит по косичкам.

— Да, — снова кивает Ванька, и в этот момент я им дико горжусь. Настоящий старший брат. Повезло моей дочери. И мне повезло с сыном.

Ловлю внимательно-восторженный взгляд Ани на Ваньке. И с женщиной мне тоже повезло. Я — вообще дико везучий, оказывается.

— Я думаю, что мы можем отправить Аленку на утренник, — словно со стороны, слышу я свой голос.

И задумываюсь, что это впервые, наверно, когда эмоции шагнули вперед разума.

Потому что мозгом понимаю, нельзя Аленку из дома выпускать, она — самое слабое мое звено.

Если захотят ударить так, чтоб сразу насмерть, то именно по ней.

И в то же время…

Алена — девочка. У нее — детство. И сейчас я, своими проблемами, из-за которых введены ограничения, лишаю ее детства.

Так же, как меня лишили когда-то.

Так же, как у Ваньки моего не было значимой части детства.

И вот теперь Аленка.

Нет уж!

Никакие твари моего ребенка не лишат праздника! В конце концов,