– Завтракать. Ты же тут французский луковый суп готовишь, да? Моя любимая еда нищих!

– Я серьезно.

Коля устало покачал головой и подошел к конфорке. Перемешал лук, а потом стукнул лопаткой по сковородке так, что несколько кусочков зажарки экстренно катапультировались на пол. Друг зло посмотрел мне в глаза:

– Вот закончится следующий месяц, и где ты жить собираешься? Твоей зарплаты на вашу хату не хватит. Пахан твой ее тянул только благодаря помощи родаков.

– Сударь, вы изъясняетесь слишком грубо.

– Но ты ж поняла всё.

– Между прочим, у меня в колледже скоро начнутся каникулы, и я смогу взять дополнительную подработку. По большей части экзаменов и зачетов у меня автомат, но я, может, буду приходить, чтобы просто насладиться атмосферой и пообщаться с преподами.

– Пф, заучка.

– Кто бы говорил! – Я закатила глаза так, чтобы зрачки совсем спрятались за верхними веками.

– Что мы имеем? Преподавание восточных танцев – три вечера в неделю. Хотя это больше ночер[1], ну да опустим. Дальше. Выступления с профессиональным коллективом все тех же восточных танцев – от двух до трех в неделю плюс репетиции. Что еще надумала?

– У меня может получиться и чаще выступать! Буду продвигаться как солистка. Свадьбы, юбилеи, похороны…

– Ха-ха. Не смешно. Ты еще на мальчишники начни кататься. А моим коллегам после очередного твоего выступления придется расследовать мохнатку, если не мокруху.

– Так. Про мокруху понятно, а что такое «мохнатка» и как ее расследовать? Или ты просто решил называть рандомные слова на «М»?

– Мохнатка, чтобы ты знала, – взлом «мохнатого сейфа». Мозги включи, Сонь. Изнасилование это.

– Тьфу ты господи, Коля, что за отвратительные аналогии?

– Это ты до первой практики не дотянула, вот и не знаешь юридический сленг.

– И слава всем богам!

– Ты бы лучше не возмущалась, а задумалась над перспективой.

– А что ты каркаешь?

– Число изнасилований растет с удручающей скоростью. В большинстве случаев социальный портрет преступника – мужчина от тридцати до сорока девяти лет, наш соотечественник. Вероятность быть изнасилованной мигрантом меньше, но тоже есть.

– Отлично, Крылов, неси зачетку. А заодно наймись ко мне в няньки или охранники. Плачу натурой!

– Всё тебе шуточки. – Мой друг покраснел и отвернулся к окну. – Понимаешь, я не всегда буду рядом.

– Я девочка взрослая, Коль.

– В девятнадцать-то! – Друг метнулся к сковороде с подгорающим луком.

– Но тебе тоже девятнадцать. И я на месяц старше тебя. А через два месяца мне и вовсе двадцать стукнет.

– Не провоцируй меня звонить твоей бабушке.

– Да Коля!

– А что не так? Это единственный человек, которого ты боишься.

– Но уже не слушаюсь, как ты мог заметить.

Уж Коля-то заметил, просто ошибся и решил использовать старый рычаг давления. Старый и заржавевший.

– Хорошо. Этот месяц буду жить на старом месте. Потом перееду в съемную поскромнее или обратно в общагу. В крайнем случае у тебя поселюсь. – Тут Коля цокнул языком и помотал головой. – Мне однозначно надо проветрить мозги, но для начала я дождусь твоего супа, а пока ты им занимаешься, схожу в душ. Я так и не освежилась после того, как с меня вчера сошли семь потов.

Друг внимательно на меня посмотрел, вытер руки и пошел в коридор.

– Вот, держи, – сказал Коля и вытащил полотенце из большого пакета, набитого всякими тряпками.

– Что, и дурацких шуточек не будет? Типа «в душ и без меня?».

– Довыпендриваешься. Конфискую полотенце и оставлю без супа.

– Пардон-пардон. – Я беззащитно подняла руки вверх.

– Ты, возможно, заметила: ванная комната у меня единственная с отделкой, но двери здесь пока нет. Сейчас сооружу тебе занавеску, и плескайся тут, сколько твоей душе угодно.

Занавеской стала простынь, которую Коля привязал к торчащей над дверным проемом батарее.

– Вот еще футболка и шорты, чтобы ты смогла переодеться.

– Твои шорты даже с завязочками для меня слишком большие. Не беспокойся: эта футболка мне как платье, пусть и мини. Так что нормально.

Коля закатил глаза и ушел на кухню, а я спряталась за импровизированной дверью в ванную и начала стягивать с себя платье.

– Да хоть бы ты себе что-нибудь сломала и отдохнула месяц-другой.

– Что ты там бубнишь? – Из-за шуршания платья возле ушей я не расслышала слова друга.

– Говорю, что зря ты все-таки пошла в душ без меня.

– Наконец-то у тебя проснулось деградатское[2] чувство юмора, – сказала я и улыбнулась.

Платье и нижнее белье я положила на табуретку, которую принесла из спальни. Удивительно, что Коля не держался от меня на почтительном расстоянии, хотя моя одежда так провоняла потом. Даже носом не повел.

Душевой кабины у Коли нет, зато есть ванна. Стоя в ней, я держу душ одной рукой и моюсь другой.

Да, Коля вам не Паша, у которого в ванной куча бутылечков для ухода за собой. Здесь у нас только гель для душа, он же шампунь, он же мыло для интимной гигиены. Но даже это не портит удовольствие от душа. Господи, как прекрасно смыть с себя всю грязь этих дней!

Забавно. Когда я плакала в день расставания, то могла шифроваться благодаря снегу. Сейчас вот есть вода из душа. Только плакать мне не хочется. Всё, вот так вот быстро отболело. Я же… сильная. Да. Какой там «день расставания»! Это был день, когда меня бросили…

Ну вот. Это уже не только душ, это – слезы. Хорошо, что моих рыданий не слышно из-за шума воды, но я все равно стараюсь плакать тихо.

Ладно. Сколько уже времени прошло? Похоже, много. Надо потихоньку выбираться отсюда. Слезы не прекращаются, поэтому я не вижу, куда наступать.

– А-А-АГР!!!

Глава 4

Как несложно догадаться, мокрые ноги легко скользят по голому плиточному полу. Поскользнувшись в ванной, я не смогла ни за что зацепиться, вывалилась из нее и поскользнулась уже на полу. Надо было хоть грязное платье на пол бросить вместо полотенца, как делает бабушка, когда ходит в баню. В деревянном предбаннике, конечно, не поскользнешься, но зато не будешь наступать зимой на холодный пол.

Задним умом все мы – гении, а пока что мне просто адски больно. Господи, пожалуйста, пусть это не перелом. Только не перелом. Я не смогу без танцев. Не так долго. Не целую вечность.

Как же больно. Как. Же. Больно. Черт!

Коля пулей залетел в ванную. Резко отвернулся, одним злым движением сорвал простынь с батареи и прикрыл мою наготу. Мне было бы стыдно лежать здесь перед другом с оголенным телом, если бы не момент, тревожащий меня гораздо больше. ТАНЦЫ МОГУТ УЙТИ ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ.

Странно. В моей голове целый рой мыслей. Их много, как мошкары, когда выходишь в огород на ночь глядя. Образы-мошки мелькают перед глазами быстро, не успеваешь на чем-то сосредоточиться. Я понимаю, что Коля все делает молниеносно, но мне кажется, что секунды длятся вечность. И все-таки мысль про танцы – не мошка, а стервятник, который вцепился мне в плечи и распластал надо мной крылья, закрывая все видимое тенью.

Я не слышу, как Коля меня о чем-то спрашивает. Не слышу, что он говорит в трубку телефона. Вот, он вслепую надевает на меня свою безразмерную футболку. Закидывает себе сумку через плечо. Скручивает мои волосы в шишку и наматывает сверху полотенце. Укутывает меня в простыню, как младенчика, берет на руки и выносит из ванной, из квартиры, из подъезда.

Водитель открывает дверь авто. Коля аккуратно усаживает меня на заднее сиденье такси. Обходит машину и садится в нее с другой стороны, продвигаясь к центру, чтобы я могла на него опереться. Я так и делаю.

Чувствую себя как рыба, выброшенная на лед. Слез уже нет. Лишь пустой безучастный взгляд прямо перед собой.

Не помню, как мы доехали до травмпункта ближайшей городской больницы. Только мельтешение света и тени. Быстрое Колино сердцебиение у меня под ухом, рядом с ладонью. Раньше я так слушала только Пашино сердце.

Возле больницы Коля подхватывает меня на руки и заносит внутрь. Я смотрю на него, когда меня увозят на каталке. Он достает из своей сумки мои паспорт и полис.