Улыбнулся Коля как-то странно, будто ударился ментальным мизинцем о ментальную тумбочку. Материальной мебели в его новой ипотечной квартире почти нет.

Из-за этой улыбки я даже не стала злиться на «танцульки»: друг явно хотел меня зацепить не из вредности, а чтобы подзадорить. Или, может – и скорее всего, – скрыть за грубостью свое беспокойство.

Когда я допила бульончик, мы с Колей перебрались в зал и заняли всю мебель в комнате. Я полусидя-полулежа расположилась на маленьком диване-раскладушке, а друг сел на сомнительного вида табуретку напротив. Локти он положил себе на колени, а пальцы сцепил в замок и стал нервно ими перебирать. Его улыбка начинает меня напрягать. За этой несерьезной моськой я вижу на стене плакат с Шакирой, в которую Коля влюблен лет с десяти.

– Гражданка Белова София Аароновна две тысячи четвертого года рождения, проживающая по адресу… где ты сейчас кочуешь вообще?

– Пока что на нашей с Пашей съемной. Потом надо будет съезжать, потому что я не смогу платить за нее одна. Он проплатил следующий месяц, а сам сейчас живет у друга.

– Весьма галантно с его стороны. И как ты упустила такое сокровище? – спросил Коля. В меню улыбок этого вечера появился злорадный вариант. Странное дело: мой друг не перестает улыбаться, а мне становится все более неуютно.

Вдруг Коля отставил свой юридический спектакль:

– Скажи. Неужели сложно запихать в себя хотя бы лапшу из бич-пакета? – Голос у Коли глубокий, и говорит он сейчас размеренно, пусть и видно, что терпение у него на пределе. Наверное, папа проводил бы со мной воспитательные беседы таким же тоном.

– Ты что, отец мне, что ли?

– Сонь, давай по-взрослому. Без подростковых истерик.

Коля нетерпеливо заерзал на табуретке. Он заботится обо мне, как курица-наседка о своих яйцах. Мне бы быть благодарной, но меня понесло:

– Ну какие истерики? У меня энергия на весь наш диалог появилась только от злости на твой звонок и двух таблеток кофеина.

– И благодаря куриному бульону.

– Да.

– А жрать нормально надо, чтобы энергия была! Уже на привидение в своем белом платье похожа. Уважаемый суд! София Аароновна, которую я знаю, – это машина, а не человек. Она бы не стала из-за какого-то парня два дня голодать, тем более перед важным выступлением. Она питается по меню с заранее рассчитанным калоражем и таким соотношением БЖУ, которое позволяет ей днями напролет утанцовываться в пух и прах, а потом еще обслуживать своего соседа и бежать на подработку. Что это за голодовка была вообще?

Вот клоун. У меня тут жизнь рушится и давление чуть выше нуля только благодаря таблеткам, а он издевается. Моего первого и единственного мужчину «соседом» называет.

– Да он… Да я…

Ну всё. Сопли, слезы…

– Сонь, ну что это такое? Не плачь. – Вид у Коли растерянный. Он помешкал, а потом все-таки пересел ко мне на диван. – Ты прости, что я голос повысил. Просто переживаю за тебя, за кулему такую.

Когда я, еще совсем мелкой, заехала на велосипеде в крапиву, у моего друга было точно такое выражение лица, как сейчас: бровки домиком, зеленые глаза на всю распахнуты под длинными, как у коровы, ресницами. Каштановые волосы, даром что короткие, не слушаются никакую расческу и лежат как сами хотят, во все стороны. А у Паши они послушные, блестящие, светлые. Длиной до самых плеч. Так приятно было загребать их в горсть, нежно привлекая любимого к себе…

Молчание затягивается. Я продолжаю тихо плакать, и Коле явно неловко. Даже не глядя на него, я чувствую, что у него на лице больше нет этой непонятной улыбки.

– Сонь, ты это… Ты хотя бы ешь нормально. Пожалуйста.

Я медленно поднимаю на Колю глаза, и он будто перестает дышать. Нехорошо пускать в ход свои фокусы в общении с другом, но привычка к кокетству за последний год так крепко ко мне прицепилась, что я не могу от нее отделаться даже рядом с Колей. Интересно, вид у меня сейчас просто жалкий или умилительно беззащитный?

– Может, я бы и с нормальным питанием себя также чувствовала. То снег, то жара – такие резкие перепады температуры.

– Как тебя с этой пожизненной гипотонией на все ваши выверты хватает – просто загадка!

– Профессионализм не пропьешь! – От мыслей о танцах мои слезы начинают помаленьку высыхать. Я угнездилась получше и сменила позу так, чтобы удобно положить голову другу на плечо. Руками обняла его руку на уровне бицепса. Сначала Коля как-то напрягся, но после следующих слов постепенно обмяк и успокоился. – Слушай, ты прости, что я на тебя наехала. Ты прав: мне стоило нормально питаться. Просто кусок в горло не лезет. А тут сначала показ на учебе, потом сразу выступление моего коллектива на благотворительном концерте. Если бы наш номер не был последним, то я бы и не успела прибежать. Прибежать, Коль. Немудрено, что быстро выпала в осадок после этого.

– Тебе даже скорую никто не вызвал.

– А чего там вызывать? Мои девчонки сами меня быстренько привели в состояние стояния и помогли доковылять до гримерки, откуда я уже позвонила тебе. Директор ДК в меня еще рюмку коньяка влил. И до такси проводил.

– Ты ж не пьешь.

– Так была не в состоянии возражать… – сказала я и начала засыпать. До этого я чувствовала диссонанс между своим физическим и психическим состоянием. Может быть, не стоило сочетать коньяк и таблетки кофеина. Больше всего мне хотелось уснуть, но нервное возбуждение держало, как за шкирку, немного на взводе, и я продолжала говорить. Теперь же, рядом с Колей, мне стало очень спокойно. Хороший он у меня, как ни крути. Вот подожду еще годика три, не будет у меня пассии – охомутаю старого друга и буду делать семью с ним. Хе-хе. Было бы смешно, если бы я не любила Пашу. А Коля – это Коля, что с него взять.

– Дурочка ты, Соня. – И мне показалось, что он слышал мои последние мысли. Но в этот момент осознанно следить за ситуацией уже не получалось.

– Паша… – последнее мое слово перед тем, как я окончательно уснула.

Глава 3

Проснулась я с тяжелой головой. Мать честная: четырнадцать часов сна вместо привычных шести. Немудрено. Правда, уснула я тоже рано, так что сейчас всего лишь восемь утра. С Колиной кухни уже доносятся шипяще-шкворчащие звуки.

Мое льняное белое платье за ночь совсем измялось. Эх, поди не напугаю старого друга неопрятным видом. Это в случае с Пашей я бы скорее сняла мятое и явилась в неглиже. Перед Колей раздеться не могу, сколько бы ни говорила, что он мне «подружка».

Я тихонько прошла по коридору и встала в дверном проеме. Пока в сковородке уже поджаривается луковица-другая, мой друг нарезает следующую. Стола в комнате нет, поэтому разделочная доска лежит на подоконнике.

Приятно видеть Колю за делом. Есть в нем что-то исконно русское, немного деревенское. Такой трудовой человек. От земли. Плечистый, пышущий здоровьем – ни дать ни взять богатырь из старинных былин. А профессию выбрал, чтоб головой больше работать. Такую, что это могучее тело надо прятать в брюки да пиджаки.

– А я думала, у тебя нет плиты.

От неожиданности Коля дернулся, порезался и почти сматюкнулся. Когда он повернулся, я увидела его полные слез глаза и мокрые щеки. Будто это не Коля вообще, а водопад Че-Чкыш в Горном Алтае.

Будущий юрист промокнул глаза кухонным полотенцем и попробовал недовольно на меня посмотреть своим самым суровым прокурорским взглядом, но было понятно, что четко видеть у него пока не получается.

– Съездил вчера к родителям перед сном, забрал из гаража однокомфорочную переносную плиту.

– А бульон вчера откуда раздобыл?

– Заказал доставку из ресторана.

– Ничего себе, ты мажор! Из мебели диван да два табурета, а он еду в ресторанах заказывает. – Когда я села на пол недалеко от Коли, он закатил глаза и ушел из кухни, не прерывая беседы:

– Не буду же я тебя откармливать лапшой быстрого приготовления.

– Да ладно-ладно, Коль, спасибо тебе большое. А что смурной такой? – мне приходится говорить громче.

– Ничего.