Я уже ничего не соображаю. Только чувствую. Чувствую каждый его толчок, отдающийся во всём теле. Чувствую, как внутри меня всё сжимается, готовое взорваться. Он чувствует это тоже — его движения становятся ещё более резкими, точными.

— Артём... — его имя срывается с моих губ хриплым шёпотом.

Я не могу договорить. Волна накатывает, внезапная и всесокрушающая. Всё моё тело напрягается в немом крике, потом выгибается в судорогах наслаждения. Мир пропадает, взрывается миллиардом искр за закрытыми веками. Я кричу, зарывшись лицом в его плечо, кусаю его кожу, чтобы не оглушить весь дом, пока меня разрывает на части изнутри.

Он не останавливается. Продолжает двигаться, продлевая мою кульминацию, пока я трепещу под ним, беспомощная и обессиленная. И только когда последние отголоски спазма проходят по мне, он меняет ритм. Срывается. Его движения становятся быстрыми, отчаянными, почти яростными. Он теряет контроль, и мне это безумно нравится. Нравится видеть его таким — беззащитным в своей страсти.

Он издаёт низкий, гортанный стон, глубоко входит в меня и замирает. Я чувствую, как его тело напрягается до предела, а потом обмякает, и горячая волна наполняет меня изнутри.

Он тяжело дышит, лёжа на мне. Он тяжёлый, но эта тяжесть — самая желанная вещь на свете. Я провожу рукой по его мокрой спине, чувствую, как бьётся его сердце — так же часто, как моё.

Артем нехотя, перекатывается набок, но не отпускает меня, прижимая к себе. Его рука лежит на моём животе, ладонь — тёплая, влажная. Мы лежим молча, и только наше дыхание постепенно выравнивается.

Он первым нарушает тишину, его голос хриплый, пробитый. — Ника...

Я просто мычу в ответ, прижимаюсь к нему сильнее. Слова не нужны. Всё, что нужно, уже случилось. Я закрываю глаза, вдыхая его запах — теперь это смесь его одеколона, пота и нас двоих. И понимаю, что это — самый правильный запах на свете. Запах дома. Запах того, что всё, наконец, стало на свои места.

Глава 28

На следующее утро я проснулась от того, что Артём крепко обнимал меня сзади, его дыхание было ровным и спокойным. Я лежала с закрытыми глазами, просто наслаждалась этим ощущением — теплом его тела, тяжестью его руки на моей талии. До меня доносился запах кофе, и я поняла, что он уже вставал и снова прилёг.

— Доброе утро, — тихо сказал он мне в ухо, и я почувствовала, как губы растягиваются в улыбке.

— И тебе, — так же тихо ответила я, поворачиваясь к нему.

— Хочешь кофе?

— Да, — кивнула я.

— Хорошо, но сначала... — он поцеловал меня в лоб, потом в нос, и наконец в губы. Этот утренний поцелуй был нежным, неторопливым, но от него по-прежнему перехватывало дыхание. Мы никак не могли насытиться друг другом. Мне было мало его. Хотелось, постоянно чувствовать, как он обнимает целует. Было в этом что-то магическое. Наверно, в такие минуты начинаешь верить в истинность и во вторые половинки. С Артёмом я по-настоящему чувствовала себя полной. Сильной, уверенной и настоящей.

Весь день Артём не отходил от меня ни на шаг. Пока мы собирались, завтракали, он постоянно касался меня — то проводил рукой по спине, то обнимал, притянув к себе, то просто брал за руку. В машине его ладонь лежала на моём колене, и это простое прикосновение заставляло сердце биться чаще. Мне это безумно нравилось. Нравилось чувствовать, что я ему нужна, что он не скрывал своей привязанности.

Сначала мы заехали в МФЦ — мой новый паспорт наконец-то был готов. Я держала в руках новую тёмно-красную книжечку и думала, что через пару месяцев мне опять придётся его менять, и там я буду вписана, как Вероника Волкова. Ещё до отъезда Артёма я уже примеряла в мыслях на себя эту фамилию. Она мне очень нравилась. Но потом пришлось от неё отказаться, выбросить из головы и навсегда забыть. Теперь оказалось не навсегда.

Потом мы поехали в ЗАГС. Подали заявление. У меня дрожала рука, когда я заполняла бумаги.

— Всё хорошо, — прошептал Артём, видимо, догадываясь о моём состоянии. — Скоро мы официально поженимся.

Алёнка сияла, как маленькое солнышко. Она вертелась вокруг нас, рассматривала всё вокруг, и её восторг был таким искренним и заразительным, что я не могла не улыбаться. Я ещё ни разу не видела её такой счастливой. И сама заряжалась от неё этой радостью, этой надеждой.

— Ну что, — сказал Артём, когда мы вышли на улицу, — теперь можно и отпраздновать. Поедем в кафе?

Мы поехали в небольшое уютное кафе в центре города. Артём припарковался, мы вышли из машины, и тут моё сердце замерло. В трёх метрах от нас, на асфальтовой пешеходной дорожке стояла моя мать. Она смотрела на нас таким ледяным, презрительным взглядом, что у меня мгновенно пропала улыбка. Я чувствовала, как всё внутри сжалось. Рядом со мной Артём тоже напрягся.

Алёнка инстинктивно спряталась за мою спину.

Артём сделал шаг вперёд, пытаясь разрядить обстановку.

— Здравствуйте, Мария Фёдоровна, — сказал он спокойно, протянув руку для приветствия.

Мама посмотрела на его протянутую руку с такой брезгливостью, будто он предлагал ей поднять дохлую крысу. Артём, помедлив, убрал руку.

— Здравствуйте, — повторил он, уже без рукопожатия.

— Я смотрю, ты совсем совесть потеряла, — обратилась мама ко мне, полностью игнорируя Артёма. Её голос был обжигающим шёпотом, полным яда.

— Давайте вы не будете никому грубить, — твёрдо, но без агрессии, прервал её Артём. Он встал между мной и матерью, как живой щит. — У Вероники совесть на месте. И у нас всё отлично, если вы хотели именно это спросить.

— А с тобой я вообще не разговариваю, — прошипела мама, наконец-то переводя на него свой взгляд, полный ненависти. — Ты мне никто.

Артём не моргнул. Он стоял прямо, его плечи были расправлены.

— Ненадолго, — парировал он, и в его голосе слышалась сталь. — Кстати, как раз сегодня хотели заехать и пригласить вас на нашу свадьбу. Будем рады вас видеть.

Он всё ещё пытался быть вежливым с ней, и я знала, что это он делает только ради меня.

Лицо матери исказилось гримасой такого отвращения, что мне стало физически плохо.

— Нет уж. Избавьте, смотреть на то, как моя дочь, как безмозглая дура идёт за одного из Волковых...лучше ослепнуть, чем видеть это, — сказала она громко, так, что проходящие мимо люди оборачивались. — Никогда. Никогда моей ноги не будет ни в вашем доме, ни тем более на