Я хнычу, зарываясь лицом в его бедро — все еще не обнаженное. Купер полностью одет, даже ремень не снял, а я совсем голая, разложилась для него, как шведский стол. Он проводит ладонью вдоль по моей обнаженной спине и сжимает ягодицу.

— И тут веснушки, — довольно говорит он.

Я кусаю его в бедро в отместку. Он даже не делает мне одолжения и не притворяется, что ему больно.

— Может, десяток, Пенни? Этого должно хватить. Не хочу, чтобы было чересчур.

Он так редко называет меня по имени, что я отвлекаюсь на миг, и он тут же впивается пальцами мне в зад.

— Милая?

— Да. Купер… — Я сглатываю комок в горле. Я тоже нечасто зову его по имени.

— Я о тебе позабочусь, — говорит он, как-то улавливая незаданный вопрос. Я так возбудилась, что наверняка оставляю пятна на его джинсах, но мне плевать. Я дрожу от предвкушения. — Посчитай для меня. Если будет слишком — скажи, и я тут же остановлюсь.

Его голос стал ниже, в нем звучат успокаивающие нотки. Он еще секунду поглаживает меня, а потом наносит первый удар. Не настолько сильный, чтобы мне было больно по-настоящему, но чуть-чуть все же больно. Я ахаю, слегка взбрыкивая ногами, — Купер удерживает меня на месте, придавливая спину сильной рукой.

— Считай, — напоминает он.

Мой голос дрожит от неожиданных эмоций.

— Один.

— Хорошая девочка.

Он снова меня шлепает, на этот раз по другой ягодице. Теперь я веду отсчет быстрее, и он возвращается к первой. Так продолжается до семи, и он всякий раз бормочет похвалы.

Я знала, что меня это заведет: и острые цветы вспыхивающей боли, и поза, и то, что он поймал меня и выставил напоказ — но только для себя. Я тоже качусь на приливной волне эмоций, и мне жжет глаза, пока я стараюсь дышать ровнее. Купер шлепает меня ниже, у сгиба бедра, и я вскрикиваю, не успев прикусить язык.

— Ты такая красивая и розовая, — говорит Купер и нагибается, чтобы поцеловать меня у основания позвоночника, пока я, заикаясь, выдаю новое число. — Отдайся мне, будь, черт возьми, моей хорошей де­вочкой.

— Купер, — говорю я придушенно. Или так — или я назову его как-то иначе, что полностью разрушит настрой, а я от этого в ужасе.

Он раздвигает мне ягодицы — без сомнения, чтобы взглянуть на мою дырочку, — и шлепает прямо поверх нее. Кончики его пальцев задевают мою вульву, и я издаю стон, снова утыкаясь в его бедро. Он прижимает ко мне ладонь, пачкая пальцы, и так и завершает последние три шлепка — мокрой рукой, помечая мне кожу далеко не в одном месте. Отчасти я хочу, чтобы он продолжал, пока от меня не останется ничего, кроме дрожащего желе. Но я прижимаюсь к его коленям, как будто хоть какая-то фрикция поможет успокоить боль внутри, и чуть не всхлипываю от облегчения, ко­гда Купер целует меня: одна рука запуталась в моих волосах, вторая похлопывает мою покрасневшую, покалывающую задницу.

— Шикарная девочка, — бормочет он. — Такая хорошая, идеальная для меня.

Купер проводит ладонью меж моих ног, пробегает пальцами по киске. Я издаю стон даже от этого легкого касания — мне хочется, чтобы он просто давил на мой клитор, пока я не увижу звезды, но он только играет влажными кончиками пальцев с моими сосками, застывшими, словно бутоны.

— Я бы спросил, понравилось ли тебе, но ответ у меня перед глазами.

— Мне нужно еще, — выдыхаю я, изгибаясь в его руках. — Пожалуйста, что угодно.

Купер прикусывает мне губу в поцелуе.

— Мой член просто идеально тебя заполнит.

22

Купер

Как только эти слова срываются с моих губ, я понимаю, что сделал что-то не так.

Пенни застывает — и не так, как сделала бессознательно перед тем, как моя рука приземлилась на ее милую задницу. Ч­то-то в моей фразе отдалило ее от меня эмоционально — она уже закрывает глаза и качает головой. Трет глаза кулаками и судорожно выдыхает.

— Нет. Не это. Ч­то-нибудь еще по Списку.

— Прости, — быстро говорю я, пусть пока и не знаю, за что извиняюсь. — Я не хотел на тебя давить.

Пенни качает головой, открывая глаза. В них стоят слезы, а слабая улыбка полна сожалений.

— Просто… это не просто так последний пункт. Я еще не готова. Не надо было говорить «что угодно».

Я мягко целую ее в щеку, скорее — импульсивно, чем как-то иначе. Пенни хотя бы не скатилась с моих колен. Кажется, я ее всполошил, но не напугал. И все равно я мудак — ну разумеется, старый добрый пункт про член в вагине не просто так стоит в конце Списка. Подробностей не знаю и не обязан, но это не значит, что я должен вести себя как полный идиот.

— Сделай глубокий вдох.

Пенни моргает, кивает, ее горло двигается: она заставляет себя глотать.

— Все в порядке.

— Все еще хочешь что-нибудь сделать? Что захочется — я тебе это устрою. Ты была сейчас так чертовски хороша.

Пенни не сводит с меня своих прекрасных глаз, тянется между ног и, тихо дыша, массирует клитор. Легкие изгибы ее тела, сиськи, которые я бы мог засосать целиком при желании, чертова родинка рядом с пупком, похожая на звездочку — на настоящую, а не рисованную, — все это складывается в образ, от которого у меня такой стояк, что я едва могу думать. Член упирается мне в джинсы, и я проклинаю свою очень умную идею надеть сегодня ремень. Глядя на Пенни, я не могу сражаться с желанием обладать ей. Я знаю, что она не совсем моя, что это просто договор, но сейчас я за этим не пойду больше ни к кому, и она тоже. Мы это прояснили. Это мое имя она произносила, пока я шлепал ее по заду до красноты, и мое имя сорвется с ее губ, когда она кончит.

Ее нежные пальцы продолжают трудиться между ног.

— Заставь меня ждать, — говорит Пенни.

— Дальше дразнить?

— Сколько смогу вынести. — Она ахает, когда берет особенно хороший угол. — Так я сосредоточусь на моменте.

Сосредоточиться, чтобы не думать. О чем — вопрос, но я не ее парень, так что ничего не выпытываю. Вместо этого я поднимаю ее и усаживаю на подушки. Сейчас она особенно красива — залитая краской, на моих шиферно-серых простынях. Я вытаскиваю ремень, сантиметр за сантиметром.

Черт возьми, Пенни шикарна. Она паршивка, но еще и хорошая девочка, и прямо сейчас — моя.

— Подними руки, милая.

Ее глаза расширяются, она явно сглатывает. Это еще один пункт в ее Списке, но почему бы не сделать два в одном? Бондаж и отсрочка оргазма. Она будет полностью в моей власти, если не сможет дразнить набухший клитор собственными пальцами, а я буду держать ее на грани, сколько смогу вытерпеть. Я практиковал это какое-то время, так что поднимаю ее руки над головой, стягиваю запястья ремнем и привязываю к изголовью кровати — крепко, но не настолько, чтобы она не смогла освободиться, если срочно будет надо. Просто достаточно для того, чтобы контроль вновь перешел ко мне. Мне так больше всего нравится — и, судя по ее затрудненному дыханию, Пенни тоже считает, что это охереть как сексуально.

Она закусывает