Робин обнимает Клэя, и я с удивлением вижу, что он ей позволяет.

— Я буду занят. Встретимся здесь через час или около того, — Клэй засовывает обе руки в карманы и направляется к другому зданию.

— Спасибо, что уделил мне время, особенно с такими сжатыми сроками, — говорю я.

Я дополняю то, что рассказала ей по телефону, объясняю, что пытается сделать Харлан и что я хотела бы задать несколько вопросов, чтобы улучшить план.

— Почему бы нам не начать с небольшой экскурсии?

— С удовольствием.

Мы поднимаемся по дорожке к главному зданию — огромному бревенчатому домику. Внутри мы ходим по периметру здания, пока она отвечает на один вопрос за другим. Я делаю несколько заметок в своем телефоне, но в основном знаю, что запомню.

— Здесь прекрасно.

Она указывает вдоль озера.

— Вон домики для отдыхающих. Летом они переполнены, но в данный момент только по выходным и во время внеклассных кружков, — она обводит нас жестом. — Сейчас мы в административном здании. Мы работаем над новым художественным кабинетом.

Я выпрямляюсь.

— Можно посмотреть?

— Конечно.

Робин показывает мне следующее здание, потрясающую А-образную конструкцию с окнами повсюду. Торцевая часть здания отведена под просторную сводчатую комнату с огромными столами, мольбертами и красками. Солнечный свет проникает в каждый уголок.

— Свет здесь такой классный. Каким видом искусства занимаются дети?

— Всевозможным. Их последнее занятие — изготовление масок медведей, — она показывает мне коллекцию папье-маше, разложенную на столе для просушки. — Ты увлекаешься искусством?

— Да, — признаюсь я. — Я поступила в художественную школу, но так ее и не окончила.

— Ты всегда можешь вернуться к искусству. Я работала адвокатом, прежде чем оказалась здесь. Я не жалею о том, что занималась юридической практикой, но руководить этой программой? Это воплощение мечты.

— Раньше я считала, что мы должны сами найти свой путь, — продолжает Робин. — Потребовалось время, чтобы понять, что жизнь полна путей, как дерево, разветвляющееся на тысячи возможностей. В отличие от дерева, мы можем вернуться назад и выбрать другой путь. Жизнь полна вторых шансов.

Ее философия заряжает энергией.

Я задаю ей еще несколько вопросов о том, что нужно иметь в виду при создании программы с нуля, что она сделала бы по-другому, и делаю заметки для Харлана.

Когда мы заканчиваем разговор, я смотрю в окно, где дети собрались вокруг баскетбольной площадки.

Тротуар свежевыкрашен, поле окружен сетчатым забором. Он выглядит новым, за исключением сетки, которая беспорядочно свисает с обруча.

— Здесь ничто не остается идеальным. Мы заменили ее на прошлой неделе, но дети уже качаются на ней, — говорит Робин. Ее это забавляет, но не расстраивает, что идеальный образ испорчен.

Клэй находится в центре толпы, возвышаясь на голову над остальными. Его рубашка заправлена в шорты, тело мускулистое и блестит в теплом осеннем дне.

Ему хорошо с ними. Несмотря на то, что он выставляет себя плохим наставником, плохим товарищем по команде, я вижу, как он прислушивается к этим детям.

— Пойдем посмотрим, пока ты не сломала себе шею, — сухо говорит Робин.

Я краснею, застигнутая врасплох.

Она улыбается, и мы вместе выходим на улицу.

— Он сказал, что приезжал сюда, когда был травмирован? — спрашиваю я.

Она кивает.

— Но он не афиширует это. Многие люди хотели бы использовать это для создания своего бренда, но он предпочитает общаться с детьми без внимания прессы. Клэю достается много внимания, хорошего и плохого. Трудно жить под таким давлением.

Клэй отводит в сторону ребенка и задает ему вопрос. Мальчик отвечает, и Клэй кивает, а затем подзывает его ближе. Они разговаривают минуту, и мальчик начинает ухмыляться.

— Они его обожают, — пробормотала Робин.

И он их обожает. Хотя он, наверное, устроил бы мне ад, если бы я сказала ему об этом.

Робин выходит вперед, хлопает в ладоши и заставляет всех переглянуться.

— Ладно, мы должны позволить Клэйтону вернуться к своим делам.

Дети стонут, а Клэй ловит мой взгляд. Клянусь, выражение его лица немного светлеет.

После барбекью я постоянно думаю о нем. Его слова эхом отдавались в моем сознании.

Мою. Когда ты в следующий раз наденешь майку, ты, блядь, наденешь мою.

Между нами ничего не произошло. Ничего особенного, но я не могу перестать думать о нем.

Каждую секунду, когда мы находимся рядом, моя кожа горит. Каждый раз, когда получаю от него сообщение, я прикусываю губу. Я постоянно нахожусь в состоянии возбуждения, готовая взорваться от грубого намека или случайного прикосновения.

Клэй направляется к нам с Робин.

— Как новые домики?

— Почти закончили, — говорит она. — Приглашаю вас проверить их.

Робин уходит, чтобы вернуться в административное здание.

— Ты вспотел, — дразню я, когда мы остаемся вдвоем.

— Ты никогда не бегала за кучкой десятилеток, — криво усмехается он. — Вот почему мы идем плавать.

Он не выглядит отвратительно, а наоборот сексуально.

— Будет ли это освежающе холодно или так, что онемеет кожа? — спрашиваю я.

Клэй ухмыляется.

— Ты справишься.

Я не готова отступить перед вызовом.

Он отводит меня в раздевалку у озера, где я надеваю купальник, который он велел мне взять с собой.

Это белый раздельный купальник с розовыми сердечками на нем, который обтягивает мою грудь и бедра сильнее, чем я помнила. Я бросила его в сумку, когда собиралась в Денвер не глядя, и он не особенно подходит для озера.

Когда я выхожу из здания, его взгляд пробегает по мне от пальцев ног до губ.

Легкая дрожь предвкушения пробегает по мне. Я внезапно радуюсь, что захватила с собой эти совершенно неподходящие лоскутки ткани.

— Что-то не так? — спрашиваю я.

— Ни капельки, — говорит он, уголки его губ изгибаются.

Вода холодная, но его близость помогает.

— Ты был с ними великолепен, — говорю я, как только мы заходим в воду.

Мы заходим досточно далеко от берега, туда, где достаточно глубоко, чтобы я едва могла дотянуться до дна. Вода доходит Клэю до груди.

— С детьми легко. У взрослых бывают проблемы. Я впервые поехал в лагерь, когда мне было двенадцать. Это были тяжелые пару лет, но я нашел место, где вписался. Я был неуклюжим. Всегда был слишком большим. Внезапно меня за это похвалили.

Я поднимаю колени, переступая с ноги на ногу.

— Дети так полны радости. Я бы с удовольствием порисовала здесь как-нибудь.

— Я думал, что ты рисуешь только меня, — хмыкает он.

Я закатываю глаза.

— Я часто рисую тебя.

Мы обмениваемся полуулыбками.

— Лагерь был лучшим временем в моей жизни. Когда-то потом, когда стресс добирается до тебя, это перестает быть игрой, — он подплывает ближе, вода капает с его губ. —