Желудок сжимается при мысли о том, чтобы сесть в автомобиль, но страх рассеивается, когда я смотрю на Bugatti.

Он… не вызывает у меня тревоги. Машина такая маленькая и низкая, что мой мозг не ассоциирует ее с той, в которой я чуть не погибла. Неоновый цвет разрывает связь с тем событием и любое возможное сходство с бронированным внедорожником. Это больше похоже на сцену из фильма, чем на воспоминание.

Я прочищаю горло и благодарю его, садясь в машину.

Ничего. Ни холодного пота. Ни дрожи.

Он закрывает за мной дверь. Сердце бешено колотится, пока я осматриваю салон. Но все равно — ничего. Как будто я жду, что паника накроет, но ее нет. Воздух не становится густым. Кожа не горит. В ушах не звенит.

Я… Я в порядке.

Господи, я действительно в порядке.

Меня почти смешит эта мысль. Я сижу в машине — и со мной все хорошо. Ничего не происходит. В этой жестяной банке нет бомбы. Я готова расцеловать Матиса за это.

Двигатель рычит, и на моих губах появляется легкая улыбка. У меня получается. Черт возьми, у меня действительно получается. Матис садится за руль, и я сдерживаю порыв сказать ему, что с момента возвращения в Штаты я не ступала ни в одну машину, кроме автобуса, самолета или лимузина. А теперь вот я здесь, на переднем сиденье, в нарядном платье, трезвая и при исполнении.

Где бы ни были Гая и Ти-Джей, пусть выпьют за меня.

Матис подмигивает мне, будто молча празднует мою маленькую победу. Не колеблясь ни секунды, он несется по дороге, забыв о своей охране. Моя рука автоматически хватается за ручку двери — не для вида. Он едет как сумасшедший. Сложно сказать, что он хоть как-то «посмотрел» по сторонам, прежде чем выехать на дорогу.

— Ты — сплошная угроза, — бормочу я.

Он поворачивается ко мне, расплываясь в мальчишеской ухмылке, одной рукой управляя машиной.

— Мои люди должны быть начеку.

— Смотри на дорогу, — огрызаюсь я. — Мне и так сложно защищать тебя от тебя самого.

Он усмехается и подчиняется, но прежде чем он успевает ответить, я задаю главный вопрос:

— Куда мы едем?

— На ужин.

— Куда именно?

— В ресторан.

Я сверлю взглядом его профиль.

— Матис, куда?

Он вздыхает, и его улыбка становится шире, будто мысль о нашем пункте назначения его заводит. В животе неприятно холодеет, и весь мой недавний восторг тут же гаснет.

— В ресторан со звездой Мишлен, куда запись на шесть месяцев вперед. У меня забронирована отдельная комната.

Чтобы у него была приватность со своей спутницей.

Я опускаю окно, впуская прохладный воздух в салон. Уже через пару часов на этом месте может сидеть его дама, а мне придется самой искать дорогу назад.

— С кем ты встречаешься?

— Увидишь.

Меня подбрасывает на повороте. Или, может, это из-за того, что я не видела его таким расслабленным с тех пор, как начала на него работать. Ни напряжения в плечах. Морщинки вокруг глаз — от возраста, а не от забот. Он в своей стихии, и мне хочется списать это на адреналин от бешеной езды по городу.

Но нет. Он встречается с другой — и заставляет меня смотреть.

Может, я бы восприняла это куда спокойнее, если бы он сказал, что эта встреча — лишь прикрытие для сбора информации о Голдчайлде. Что все это — спектакль. Но ни то, ни другое не правда, и это убивает.

Впереди загораются огни ресторана. Я осматриваю район, отмечая другие заведения на улице и толпы посетителей, решивших поужинать вне дома в четверг вечером. Это фешенебельный район, и хотя я замечаю кое-какую охрану, готова поспорить, что от них не будет толку, если что-то пойдет не так. А это вполне возможно, ведь здесь кишмя кишит криминал: подпольные казино, рестораны мафии и клуб, который, по слухам, принадлежит братве. Настоящая пороховая бочка.

Я оглядываюсь, уже зная, что охраны Матиса рядом нет — мы ехали вдвое быстрее разрешенного.

Отлично. Я одна. Мое единственное преимущество в том, что я выгляжу скорее как его спутница, чем как охранник. Плюс за маскировку, пожалуй.

Матис останавливается у входа, и, опередив парковщика, сам распахивает мне дверь. Протягивает руку. Я колеблюсь, но принимаю помощь. Он отдает ключи и кладет ладонь мне на поясницу, направляя к метрдотелю.

— Это не лучший жест, если ты на свидании, — шепчу я, когда мы подходим к стойке администратора.

— О нет, — притворно вздыхает он. — Моя спутница не сможет прийти. Похоже, мне придется довольствоваться твоей компанией.

Губы сами размыкаются, а по щекам разливается жар. Этот… мелкий мерзавец.

— Никакого свидания и не было, да?

Он заходит сзади, чтобы снять с меня пальто, и передает его метрдотелю. Матис обходит меня, и его взгляд, полный голода и обожания, заставляет волосы на затылке встать дыбом. Это тот самый взгляд, что обещает: сегодняшний вечер будет особенным.

— Не понимаю, о чем ты. Разве ты не моя спутница? Ты приехала со мной. И выглядишь просто… — Сердце пропускает удар, когда он проводит пальцем по моей челюсти и наклоняется к уху. — Изумительно. Специально для меня.

Воздух застревает в легких, когда он отстраняется и берет мою руку, ведя нас в сторону приватного зала. Я слишком ошеломлена, чтобы вспомнить, что технически все еще на работе. Я не замечаю ни людей вокруг, ни выходов, ни слепые зоны. Все мое внимание приковано к нему — и к той непринужденной улыбке, что не сходит с его лица.

Сначала я без проблем села в машину. Теперь у меня свидание. С Матисом. С оружием при себе. Спустя десять лет после нашего расставания.

Таких фраз я никогда не думала сложить воедино.

Как истинный джентльмен, он отодвигает для меня стул, и я наконец осматриваю зал, который теперь полностью наш. Первое, что бросается в глаза, — отсутствие камер. Стены из красного дерева украшены картинами эпохи Возрождения, на мраморных постаментах расставлены цветочные композиции и статуи. В центре — наш стол с белоснежной скатертью и изысканным фарфором.

Тихая музыка и приглушенные голоса гостей из основного зала едва долетают сюда. Судя по разнице в громкости, здесь поработали над звукоизоляцией.

Матис заказывает вино, пока я изучаю единственный вход и выход из зала. Я не стану притворяться, что разбираюсь в винах — белое или красное, уровень кислотности. Его мама в шестнадцать лет усаживала меня на дегустации и позволяла выпить ровно столько, чтобы слегка захмелеть. Дома никто