Юра быстро управился с грязью на полу, машинально вытер несуществующий пот со лба и вылил из ведра воду.

– Ты поела? – К Юре вернулась прежняя нежность, и она не была фальшивой.

– Не успела.

– Давай тогда сначала позавтракаем, а потом обсудим все.

– Время хочешь выиграть?

– Типа того, – признался Чудов. – Я пока вообще не знаю, с какого края мне начинать оправдываться.

– Я не голодна, и мне не за что на тебя злиться. Просто объясни.

– Это плохо. Значит, ко мне ты равнодушна, раз не злишься.

– Неправда! Я не равнодушна, иначе я бы так не расстроилась из-за этих ключей от общаги. Я уже свыклась с мыслью делить с тобой один диван, вместе отмечать праздники, завтракать. Дура, да?

Он придвинулся ко мне вместе с табуреткой и заглянул в глаза:

– Нет. Я тоже этого хочу.

– Тогда зачем договорился о комнате в общаге? – В горле застрял ком, и самое последнее, чего мне хотелось, – опять разреветься перед Юрой. А вдруг остаться разрешит, но уже из жалости.

– Послушай, тебе не кажется, что ключей тут больше? – Чудов потряс передо мной связкой. – Этот от домофона, вот этот от моей квартиры, вот от почтового ящика и только этот от комнаты в общаге.

– Не понимаю.

– Я не для тебя так старался утром. Для себя. Хочу убедиться, что со мной ты останешься, потому что сама захочешь, а не потому, что тебе некуда пойти. Смотри, у тебя есть жилье, есть выбор. Теперь понимаешь?

Ком стал больше, и слезы все-таки хлынули наружу. Он точно дьявол, я не успеваю за всеми этими многоходовочками, и то, что он со мной делает, просто незаконно. Юра стремительно влюблял меня в себя и не оставлял ни единого шанса устоять перед ним.

– Можно я останусь, Юр?

– Конечно, – с облегчением проговорил он и положил мне ключи на ладони. – Я к другому ответу был не готов. Мне бы пришлось тогда под окнами у тебя с транспарантом стоять и надеяться, что ты вернешься.

Я рассмеялась сквозь слезы и пододвинула свою табуретку ближе, так что теперь колени некуда было деть. Сидели, постоянно задевая друг друга ногами, касались, смуща‐ лись.

– А про детскую любовь что скажешь? Я все еще не до конца понимаю.

– Это ты моя детская любовь. Я не врал.

– Тогда почему раньше в моей жизни не появился? – Сколько Юра уже живет с этим в сердце? Он даже из Курска уехал и не попытался объясниться. Как так?

– Видимо, я трамвая ждал, Надя. Ты простишь меня за это? За трусость и нерешительность?

– Я даже не успела обидеться. Но развод ты все-таки получи поскорее. Как-то странно все это…

Теперь и Юра рассмеялся, а затем снова пустил своих демонов в рубку управления.

– Непременно, а пока у тебя есть редкая возможность закрутить интрижку с женатым мужчиной.

Женатый мужчина вновь воспользовался своим целовальным преимуществом передо мной, схватил за плечи и усадил к себе на колени. Шаткая табуретка выстояла, пару раз опасно качнувшись, а вот я сдалась и позволила своему спасителю коснуться моих губ, утянуть в очередной крышесносный поцелуй, в котором сейчас не было горечи, а скорее, что-то шкодливое и победное. Я выбрала его, а он дождался меня.

Слава трамваю!

Глава 14

Юра

– Юра! – послышался звонкий радостный Надин голос. На самом деле было чуточку не так. Она до сих пор не выговаривала букву «р», поэтому мое имя звучало «Юла».

Надя протянула мне руку в вязаной варежке, которая ей явно была велика, и тут же раздался смех дворовых мальчишек. Помню торчащую из большого пальца нитку и узор снежинки. Я никогда не стыдился дружбы с этой девочкой. Меня не смущали шутки ребят и их улюлюканье, но я все равно злился. Всякий раз, слыша их издевки над моей названой сестрой, я хотел раскидать всех вокруг, броситься с кулаками на тех, кто покушался на мое персональное солнце. Но кулаки всегда оставались в карманах и лишь дрожали от бессилия, множа мою клокочущую ярость.

Я не хотел, чтобы она увидела меня жестокого, боялся напугать ее. Да и проблем приемным родителям не хотел создавать. Ко мне все вокруг пока еще относились как к дикому детдомовскому зверьку и ждали подобной выходки.

Я терпел, закипал, кусал губы и молчал.

– Юла! Где твоя шапка? Надень, а то замелзнешь. Сегодня холодно. Пойдем на голку, на Тускаль, у меня новая ледянка. Покатаемся?

Раздался новый взрыв хохота – варежка поймала меня за ладонь. Я резко вырвался и вернул руку в карман.

– Нет!

Непонимание в глазах. Ты не видела зла, Надя. Не знала грубости, и я стал первым, кто показал тебе это, но я не хотел, клянусь. Мне просто нужно было прогнать тебя, чтобы никто не глумился над нашим общим чувством. У нас же было что-то, Надя? Твой свет и мое молчание на берегу квакающего болота в летний день.

– Но ты же обещал, Юла, – канючила она.

– Да, Юла, ты обещал!

Мальчишки дразнили мою Надю, кривлялись.

– Ничего я тебе не обещал. Вали уже отсюда, надоело с тобой нянчиться. И пока к логопеду не сходишь, имя мое больше не произноси! Юра. ЮРА! Горка, Тускарь. Достала!

Не Надю я ранил гадкими словами, я себя на куски рвал. Даже мальчишки притихли от моей жестокости и перестали ржать.

– Ю…

Ты замочала. Не решилась больше заговорить, просто смотрела. По глазам видел, ты не верила мне, искала в моем взгляде что-то. Затем сделала неуверенный шаг ко мне навстречу, и смешки снова стали доноситься со всех сторон. Тогда я грубо толкнул тебя. Ты даже не защищалась, просто шлепнулась в сугроб, а после долго пыталась убрать мокрой варежкой снег с лица. Он таял. Стекал по щекам. Это же был снег? Я же не стал виновником твоих слез? Скажи мне, Надя!

– Юрец, это перебор уже. Пойдем. Забей ты на нее.

Я не мог. Хотел рвануть к тебе, поставить на ноги, отряхнуть и извиниться. Сказать, что глупо пошутил и, конечно, покатаю тебя. Сходим на Тускарь вместе, потому что это коварная река с крутыми берегами и