Видимо, сын забыл, что Марк жаловался на то, что у нас слишком громко музыка играет. А сын между тем переключился на меня и продолжил:

— И ты у нас красавица, умница, хозяйка, зарабатываешь не меньше папы, между прочим.

Кажется, его унесло не туда.

— Скажи мне, сынок, ты стал бы любить меня меньше, если бы я, например, была полная или зарабатывала мало? — спросила как можно мягче.

— Скажешь тоже! — засопел недовольно сын. — Нет, конечно!

— А почему?

— Потому что ты моя мама! Самая лучшая!

— А Катя перестала любить свою маму?

Сын задумался, а потом отрицательно мотнул головой.

— Нет, наверное. Она страдает. И плачет.

— Всё не так просто, Андрюш. Любят ведь не за то, что кто-то красивый или умный, много зарабатывает или хорошо ведёт хозяйство. Любят вопреки всему. Видят то в любимом человеке, чего другим рассмотреть не удаётся.

— И куда же она девается, эта любовь? — спросил он с такой тоской и надрывом, что у меня невольно сжалось сердце.

— Кто его знает, сынок. Не всё так просто. Разные причины и обстоятельства копятся, а потом как-то вот так получается, — пробормотала я, скомкав конец своих объяснений.

Как объяснить сыну предательство, я не знала. Чем объяснить, куда уходят любовь, взаимопонимание, уважение друг к другу — тоже. Да и вряд ли можно разложить по полочкам, почему так выходит. Наверное, это вообще не поддаётся никакой логике. Или не мне об этом судить. Возможно, этим занимаются психологи и находят настоящие причины, а я далеко не человек, который в этом умеет разбираться до тонкостей.

— Ладно, — тряхнул головой Андрей, — он ушёл?

— Я его выгнала, — сказала правду.

— Ты его с другой бабой застала? — грубо и как-то не по-детски ожесточённо спросил сын.

— Ну, что-то вроде того, — снова не нашла сил соврать.

— Вот пусть тогда и катится! Нам и без него будет хорошо!

И снова внутри всё сжалось, даже в глазах потемнело. Мне бы обрадоваться. Но нет. Я не могла.

Я взяла сына за руку, отвела в комнату и посадила на диванчик. Сама села напротив и посмотрела Андрею в глаза.

— Я бы не хотела, чтобы ты был так категоричен. Он твой отец. И тоже тебя любит. А всё, что случилось между нами, взрослыми, тебя не то чтобы не касается, но ты абсолютно не виноват в нашем расставании. Это совершенно разные вещи, понимаешь?

— Нет, — снова отрицательно мотнул сын головой, — и понимать не хочу. По крайней мере, не сейчас. Или вообще никогда, — упрямо сжал он губы, а я погладила его по руке, сжатой в кулак.

— Всё образуется. Может, не сразу, но как-то утрясётся. Главное — не закрывайся. Ты всегда можешь обо всём со мной поговорить, как и раньше. Рассказать обо всём.

Но по тому, как упрямо Андрей сжал губы, я понимала: возможно, истончилась и эта ниточка, что всегда позволяла нам доверять друг другу и вести разговоры по душам.

И в том, что это действительно так, я убедилась очень скоро. Ночью. Когда в мою дверь снова позвонили.

Ещё было не совсем поздно — половина одиннадцатого, но это время, когда просто так в двери не тарабанят. И я снова на цыпочках подошла к глазку. Если это баба Клава, я скажу ей много лестных слов. Если это Олег, пошлю к чёрту.

Я вдруг поняла, что меня колотит и что я, оказывается, боюсь вот таких ночных звонков. За ними какая-то пропасть и тьма.

Но за дверью стоял он — сосед Марк.

— Мила, откройте, — произнёс он, будто чувствовал, что я пялюсь в глазок и пытаюсь не дышать. — Пожалуйста.

Я быстро провернула замок и приоткрыла дверь.

— Мы вроде не шумим, — сказала зло, потому что испугалась очень сильно. — И точно не заливаем. Или вы решили всё же выставить счёт за ремонт? Но такие вопросы можно и не ночью решать.

Марк поморщился, будто у него зуб болел.

— Простите. Можно я войду?

Я поколебалась. Не хотела впускать его категорически. Но и доставлять удовольствие бабе Клаве — тоже. Хотя старая карга могла уже спать и видеть сны. Но никогда нельзя быть уверенной, что она не бдит и что потом не разнесёт сенсационную новость по всей округе.

Я так и видела, как она всем охочим рассказывает: «Представляете? Муж за порог, а у неё по ночам уже сосед шастает! Что за времена, что за нравы!».

Впрочем, если что, нас уже запеленговали, так что особой разницы нет. Всё это я собиралась прошипеть разъярённой кошкой соседу в лицо, но как только его увидела, все слова провалились куда-то глубоко-глубоко.

Он выглядел… плохо. Бледность, заострённые черты, круги под глазами, морщинки на переносице и у губ. Словно сразу стал старше. Красота его и лощеность поблекли.

— У вас что-то случилось? — сорвалось невольно. Как-то таким он мне категорически не нравился.

Марк поднял на меня страдающие глаза.

— Мила… мне неудобно. Но больше не к кому обратиться. Особенно в такое время. У меня там Катя… дочь, плачет. Пожалуйста, — взъерошил он отчаянно волосы, что встали дыбом, упали прядями на лоб, делая тени под глазами ещё гуще. — Я пытался, правда. Но она не хочет со мной разговаривать. Может, вы попробуете? Вы всё же женщина.

О, Господи… О чём только эти мужчины думают?

— Полагаете, у чужой тётки получится то, что не вышло у родного отца?

Он стоял такой поникший и такой несчастный… У него даже плечи опустились. И сейчас он ничем не напоминал холёного соседа, что надменно выговаривал мне за каждую мелочь.

— Ладно, я попробую, — вздохнула тяжело. — Подождите минутку.

Перво-наперво я заглянула к сыну. Но Андрей спал уже без задних ног. Обычно в такое время мы всё ещё вели борьбу за режим, но не сегодня. Слишком тяжёлый день, очень много откровений, не самых приятных. Он лежал, прижав к себе Лайтика, что беспокойно завозился, увидев меня.

Чёрт. Его выгулять бы надо. Как-то у нас сегодня всё не по плану пошло.

— Потерпи, — прошептала я еле слышно и вышла. Надела тёплую кофту. Почему-то знобило. Может, всё это нервы шалят, кто знает. — Пойдёмте, — обратилась к соседу, и мы тихонько вышли из квартиры, спустились вниз.

Возле двери сосед притормозил и взял меня зачем-то за руку.

— Мы с женой недавно развелись, — начал он объяснять прямо на лестничной площадке. — Это было решение Кати — остаться со мной. Правда, я тоже этого