− Ой все! Зря я тебе рассказала вообще. Я спать пойду. И не смей в палатку лезть.

Уползла в палатку, но заснуть не получается, мысли роятся. Ворочаюсь то туда, то сюда. Кажется, я совершила ошибку, но гордость не позволит вернуть все обратно. Я всегда доделываю все до конца. Вот и развод пройду до конца.

− Знаешь, я вот что подумал, − полы палатки расходятся и в проеме появляется огромная фигура, похожая на медведя. Подскакиваю, как ужаленная, отодвигаясь подальше. — Да не шарахайся, ты мне нахрен не сдалась. Я про развод. Ты правильно все делаешь — разводись.

− Ясно. Я уже не такая стерва?

− Да не, все такая же. Эту стервозность из тебя не вытравить так быстро. Вот как раз разведешься, поживешь без мужа полгода−год и поймешь, нужен он тебе или нет. Ребенок же не помеха, многие совсем чужих берут из детдома и воспитывают. А тут, считай, наполовину свой. Может просто ваши чувства изжили свое. И вы друг другу не нужны стали. Время покажет.

− Вот откуда ты такой умный? — злость окутывает. Я сама никак не разберусь, а тут еще этот неандерталец путает меня. — Я сказала, в палатку не лезть?

− Палатка одна, а ты не королева, чтобы разлеживаться в комфорте, − Сергей влезает весь и растягивается рядом со мной. — Там ветер поднялся, прохладно стало.

− Надо было две палатки брать… − отодвигаюсь к самой стенке, и укладываюсь, отгораживаясь спальным мешком. Потом хватаю этот мешок и пытаюсь выползти наружу.

− Куда? — лапища хватает меня за лодыжку и тащит обратно.

− Пусти! Я в спальном мешке посплю, на улице, чем с тобой тут…

− А… ну иди, − зевает так, что палатка трясется. — Только потом не плакай, когда в медвежьей берлоге проснешься, с мишей в обнимку. Он так церемониться не будет, как я.

Застываю на месте, прижимая к груди спальный мешок. Теперь вообще не засну, страшно. Воображение рисует яркую картинку, даже будто пофыркивание и треск неподалеку слышится. Ничего не поделаешь, раз попала ночью в горы, то придется спать здесь.

Вернее, не спать вовсе. Этот медведь, под боком которого пристраиваюсь, для меня не менее страшен, чем бурый и дикий.

− Чтоб тебя медведь утащил… − ворчу, тыча кулачком в теплый бок.

− Ахах, − слышится в ответ. Огромные ручищи сгребают меня в охапку и подтаскивают вплотную к могучему телу. Я рычу и готова укусить. — Че? Так теплее. Спи уже.

Решаю не сопротивляться, заснет и тогда отодвинусь. Но я так устала, что сама засыпаю быстрее.

− И в кого ты такая колючая… точно не в своего дядьку. Вот Катюха на него похожа, это да−а−а…

И с чего бы мне быть похожей на дядю Егора? Я ж для мамы приемная, а он ее родной брат.

Сказать не успеваю. Уплываю в тревожный сон. Мне снится пустая комната, на полу сидит малыш. Он смотрит на меня, трепля лопоухого зайца в маленьких ручонках.

− Мама! — бросает игрушку и тянет руки ко мне.

А я пячусь, пытаюсь найти дверь, но ее нет. Ощупываю стены, сходя с ума от непонятного страха. Это всего лишь ребенок. Я сама такая, как оказалось… приемная. Чужая для своей мамы, которая вырастила меня, любила больше, чем свою родную дочь.

− Мама… − бегает за мной мальчик, а я в ужасе убегаю, кричу от отчаяния, но изо рта ни звука. Просто разеваю рот.

Вздрагиваю и просыпаюсь. Тяжело дышу, хватая воздух ртом. Еще только утренние сумерки, вижу в сетчатое окошко над собой. Рядом никого нет.

Почему я не могу принять ребенка от бывшей подруги? Ведь Стас и правда не виноват в его появлении на свет. В чем причина? Какая−то заноза сидит в подсознании, и так сильно мне мешает жить.

И вот если честно, то я тоскую по мужу. И будущий развод меня пугает. Я не представляю, как мы с Исаевым пойдем дальше друг без друга. Моя будущая дорога кажется мне пустынной, потому что все, кого люблю, останутся с ним.

А я не хочу быть одна… с каждым днем осознаю это все больше.

Выбираюсь из палатки, потягиваюсь, разминая затекшие мышцы. Возле машины стоит полуголый бородач и вытирается полотенцем. Плавал, что ли, с утра пораньше.

− Домой поедем, или еще что запланировал? — спрашиваю, стараясь не смотреть на мужика.

Чтобы не сравнивать. Хотя, уже сравнила. Стас кажется мне привлекательнее. Худощавое поджарое тело больше привлекает, чем крутые мышцы, обтянутые смуглой кожей. Они меня даже отталкивают. Гора мышц и борода.

Отхожу к краю пропасти и заглядываю вниз. Ноги слабеют, хотя я знаю, что метром ниже есть широкий надежный карниз. Чувство сродни тому, что я испытала во сне. Беспомощность и отчаяние.

− Если хочешь, то поедем. Но я бы еще здесь завис. Сегодня звезд не было толком видно, облака закрыли. А так… здесь так здорово, будто рукой достать можно до них.

− Нет, некогда мне звездами любоваться. Дня через три уеду, а надо проверить отчетность в кафе.

− Да в кафе все норм. Здесь живут честные люди, тебя не надуют. Мы доверяем друг другу, как себе, − Сергей одевается и принимается разводить костер. — Позавтракаем и поедем.

Ладно, позавтракаем на природе. Берусь помогать. Молчу, прокручивая в голове вчерашний разговор. Мне теперь хочется поговорить со Стасом, спросить о его тайнах, почему все скрывал. Знаю, что ответит честно.

− И че молчим, будто воды в рот набрали? Не проснулась еще? Можешь ополоснуться, дорогу до водопада знаешь, − предлагает «психолог», но я мотаю головой. Одна туда не сунусь даже. — Ну тогда умойся просто, я водички принес, родниковой.

Он показывает на пятилитровое ведро, беру пластиковую кружечку и иду умываться. Вода такая студеная, что мигом просыпаюсь окончательно.

− Хочу, чтобы ты еще кое−что узнал обо мне… − говорю, когда возвращаюсь к костру. — Дядя Егор был классным дядькой, самым лучшим. Мне жаль, что он погиб. Но только я ему не родная. Моя мама вышла замуж за моего отца, когда я совсем крошкой была. Родная мать моя умерла при родах. Я приемная…

− Вот дела… А Егор знал?

− Не знаю. Может, знал. Я сама только недавно узнала. Мама меня всегда больше Катюшки любила. Ее грызет постоянно, а меня обнимает. Даже не верится, что можно так… с неродным ребенком. Мы даже похожи, особенно характерами. Я себя не понимаю, почему не