На лестничной площадке света не было. Чертыхнувшись, нащупала ключи и потянулась к дверям, взялась за входную ручку.

Внезапно двери открылись сами собой, от едва заметного усилия.

Внутри у меня все похолодело. Неужели…. Боже, неужели торопясь уехать с бабушкой я забыла закрыть двери?

Нет…. Нет, нет, нет…..

Я щелкнула включателем в прихожей и прислушалась. В квартире царила мертвая, гробовая тишина. Не раздеваясь, как пару часов назад, я рванулась в комнату мамы, молясь, чтобы она просто спала. После — на кухню. В свою комнату, в кабинет отца. В ванную. В кладовку.

А после вышла на лестничную площадку, села на ступеньки, раскачиваясь, зажимая рот рукой и тихо, протяжно завыла.

Мама из квартиры исчезла.

13

Сидела, раскачивалась и выла. Выла надрывно, глухо, словно пытаясь вырвать из себя этот липкий, чёрный, как болотная жижа, страх и отчаяние. Казалось, если кричать достаточно долго, если выплеснуть всё наружу, то внутри останется хоть капля тишины, хоть что-то, за что можно зацепиться.

Но ничего не оставалось.

Всё, что я знала, рассыпалось на куски, превращаясь в пепел, в пыль, в острые, режущие изнутри осколки. Весь мой мир, вся моя жизнь.

Я понятия не имела, что делать дальше.

Где искать маму, которая, как малый ребёнок, могла уйти в любом направлении? Куда она могла податься в этом огромном, равнодушном городе?

Паника накатывала волнами, одна за другой, выбивая воздух из лёгких, разрывая сознание на клочья. Мозг отказывался признавать реальность. Судорожно искал хоть какую-то зацепку, хоть что-то, что могло бы помочь выбраться из этого дна.

Но ответов не было.

Была только пустота.

Я всхлипнула, зажав рот рукой, чтобы не разрыдаться ещё сильнее. Чувствовала себя опустошённой, истерзанной, безвольной. Как будто внутри меня что-то сломалось, окончательно и бесповоротно.

Потом, через какое-то неопределённое время, пришла боль.

Глухая, всепоглощающая, она растекалась по телу, сдавливала грудь так, что казалось, воздуха просто не хватает. Я едва дышала, пытаясь заставить себя мыслить хоть немного рационально.

Так. Нужно собраться. Нужно думать.

Я с трудом заставила себя подняться с пола, ноги подгибались, но я оперлась о перила, вцепившись в них пальцами.

Полиция. Надо сообщить в полицию. Нужно…. Позвонить? Нет. Отделение тут, совсем рядом. Нужно сходить туда.

Может мама и ушла совсем не далеко. Может сидит где-нибудь во дворе на скамейке и ждет меня или бабушку.

На тёмной улице снова начинался мелкий, промозглый дождик, пробирающийся в одежду, липнущий к коже ледяными каплями. Ветер поднимал с земли сырой мусор, вырывал его из тени фонарей, гнал по пустым тротуарам.

— Мама! — закричала, едва вышла из подъезда, — мама! Мамочка!

Эхо глухо отразилось от серых стен домов, затерялось среди темноты.

Где-то во дворе загорелись фары припаркованной машины, сигнализация коротко пискнула, реагируя на движение. В соседнем подъезде хлопнула дверь, вдалеке пролаяла собака.

Но в ответ — ничего.

Ни шагов. Ни голоса. Ни малейшего намёка на то, что она здесь.

Я сжала кулаки, проглотив подступившую к горлу новую волну паники, окинула двор быстрым взглядом, пытаясь разглядеть в полумраке её силуэт. Может, она где-то там, в углу двора, в тени деревьев? Может, сидит на лавочке, дрожа от холода, ожидая, когда её найдут?

Но лавочки пустовали.

Сердце заколотилось быстрее.

Я сделала несколько шагов вперёд, чувствуя, как мокрый асфальт под ногами отражает редкие блики фонарей.

— Мам, пожалуйста… — прошептала я, осознавая, что ночь, город и дождь не дадут мне ответа.

Наш двор, соседний, еще один и еще.

Я металась по улицам, заглядывала в тёмные дворы, высматривала знакомый силуэт на скамейках, у подъездов, у пустых детских площадок. Сердце билось в груди так сильно, что я едва слышала шум города за этим бешеным ритмом.

Но мама исчезла. Растворилась в ночи, в этом дождливом, холодном лабиринте улиц.

Когда добежала до отделения полиции, ноги уже подкашивались от усталости, а дыхание рвалось, вырываясь из лёгких сбивчивыми глотками воздуха. Ввалилась внутрь, дрожащими руками вытащила паспорт и швырнула его на стол перед дежурным.

Он поднял на меня усталые, безразличные глаза.

Я начала говорить, сбивчиво, прерывисто, спотыкаясь на словах от страха и паники. Но не успела договорить, как его холодный, равнодушный голос прервал меня:

— Сколько часов назад пропала?

— Часа два, может, три… — выпалила я, стараясь перевести дыхание. — Я с бабушкой уехала… Она…

— К хахалю ушла, — сонно протянул он, лениво усмехнувшись, словно мой страх был для него обычной шуткой.

Я замерла.

А потом внутри меня будто что-то взорвалось.

— Вы совсем охренели?! — мой голос сорвался в яростный крик. — Вы меня вообще слышите?! Она больна! Очень больна!

Он даже не шелохнулся.

— Недееспособна, что ли? — всё так же лениво поинтересовался, словно обсуждал прогноз погоды.

— Да! — выкрикнула я, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.

— Справку давай, — ответил он, даже не поднимая на меня глаз.

— Какую справку?

— О недееспособности….

— Нет. У меня нет….

— Вот когда будет — тогда и приходи. Или три дня жди…*

— Три дня… — у меня начали дрожать руки. — Позовите старшего! Сейчас же!

Полицейский раздражённо вздохнул, оторвавшись от своих бумаг, посмотрел на меня, как на назойливую муху, и буркнул:

— Ну разоралась…

Пауза.

А потом он, наконец, с ленивой неохотой протянул мне чистый лист бумаги.

— Пиши заявление — будем работать.

Я схватила ручку так, что чуть не сломала её, вцепилась в лист, пытаясь унять дрожь в пальцах.

— Давай-давай, пиши, — продолжил он тем же скучающим тоном. — Все данные. Как зовут. Во что была одета. Приметы… Всё подробно.

Я глубоко вдохнула, постаралась хотя бы немного успокоить дыхание. Писала строчку за строчкой, максимально подробно описывая каждую мамину черточку, каждую примету, воскрешая в голове ее лицо и фигуру до мельчайших подробностей, до деталей.

Закончив, передала бумагу дежурному. Тот все так же медленно и монотонно поставил номер, выдав мне квиток.

— Будем работать, — холодно сообщил он. — Контакты есть? — глянул в шапку, где я указала свой адрес и телефон, — жди. Наберем.

— И все? — мне хотелось кричать, встряхнуть его как следует, — все?

— Домой иди, — поднял он на меня глаза. — Мы будем искать. Свободна.

— Но….

Он меня больше не слышал, повернувшись спиной и набирая кого-то по телефону.

Я вышла из отделения на негнущихся ногах. Неужели это все, что я могу на данный момент? Неужели теперь судьба мамы в руках