Сердце гремело настолько громко, что его было слышно на весь сквер перед кафе. В висках шумело. В крови кипело. Тронь – взорвусь.

Пока я шла к столику, жестко чеканя шаг и пытаясь убедить себя, что драка – это крайне недостойное занятие, девка продолжала неспешно кормить моего ребенка. При этом на ее лице царило такое выражение крайнего умиления, что мне стало даже не по себе.

Воздуха не хватало. Каждый глоток кислорода – как огненный еж, со всего маха падающий в легкие.

Я надвигалась на них, еще не зная, что скажу, но прекрасно понимая, что добром все это не кончится. Сдерживаться не стану! Хана всем! И мужу, который посмел так учудить за моей спиной, и горе-няньке, согласившейся сидеть с ребенком без ведома матери.

В ушах так сильно гремело, что я не слышала ничего вокруг, и лишь когда нас разделяло всего с пяток шагов, смогла разобрать, как она с ласковой настойчивостью приговаривала:

— Давай, Ариш. Скажи: ма-ма. Ма-ма.

— Мама, — доверчиво улыбаясь, пролепетала моя дочка.

— Ты ж моя девочка, — рассмеялась незнакомка и поцеловала Арину в щеку, — радость моя любимая.

Со стороны и правда можно было подумать, что это мать с дочерью!

У меня аж волосы на затылке дыбом встали. Какого хрена здесь вообще происходит?!

Что это за женщина?! И где, черт побери, мой муж?!

— А ну-ка отошла от моего ребенка! — прорычала я, — Живо!

Девица вздрогнула и выронила из рук ложку. Та сначала ударилась о край детского стульчика, потом с громким звоном упала на пол.

Пауза. Колючая и жуткая.

Дальше, как в дурацком кино – она медленно поднимает на меня взгляд, меняется в лице, делает надсадный вдох.

Королева драмы, мать его.

Вблизи она моложе, чем казалось на первый взгляд. Темные волосы мягкими волнами обрамляли гладкую физиономию с едва заметными отголосками азиатских кровей. Большие широко поставленные миндалевидные глаза, длинные ресницы. Рот – не слишком пухлый, но какой-то порочный.

От одной мысли, что она смела прикасаться им к моей малышке, меня так скрутило, что я была готова забыть о хорошем воспитании и впиться когтями в ее лицо.

— Я непонятно выразилась? — с этими словами взяла обрадовавшуюся моему появлению дочку на руки. Она тут же крепко-крепко обняла меня за шею и, смешно вытянув губки, полезла целоваться.

Убедившись, что с ней все в порядке, что она бодра, здорова и в хорошем настроении, я прижала ее к себе. Щека к щеке, одно сердце на двоих.

Зайка моя ласковая, что за змея свила кольца рядом с тобой?

У незнакомки некрасиво дернулась щека, и на миг проскочил такой недовольный взгляд, как будто она собиралась меня остановить, сделать замечание. Но только на миг, а возможно я была так взвинчена, что мне всего лишь показалось.

— Успокойтесь, пожалуйста, — начала было она, — мы просто…

Я не стала слушать ее «просто». Мне было все равно.

— Рот закрыла и ушла. Пока я не вызвала полицию.

Мне плевать как это выглядит со стороны. Плевать, что подумают посторонние, привлеченные моим громким появлением и звоном дурацкой ложки. Плевать, что возможно веду себя неправильно и нападаю на ни в чем не повинного человека.

Вся моя суть, все мое естество ощетинилось ядовитыми иглами, направленными на незнакомку. Впервые в жизни я кого-то люто возненавидела буквально за долю секунды.

Я потом буду разбираться кто это и что делает тут наедине с моей дочерью, сюсюкает с ней, как с родной, сейчас хотелось только одного – защитить.

— Давайте без истерик, — фыркнула она, и в ее-то голосе, в отличие от моего убийственно холодного и полного ледяной ярости, как раз звенели истеричные ноты.

Развернувшись так, чтобы дочь была максимально удалена от нее, я по слогам отчеканила:

— Что непонятного во фразе «отошла от моего ребенка?».

— Семен…

— К черту Семена!

С Семеном будет отдельный разговор. Не знаю, что взбрело в его дурную голову, но оставлять нашу дочь вот с этой… Просто верх идиотизма.

— Мы обедали.

«Мы» неприятно резануло. Даже не просто резануло, а вызвало лютое желание оскалиться и зарычать.

— Я разрешала притрагиваться к ней?

Перед глазами все еще пылал поцелуй, которым она посмела коснуться моей дочери.

— Просто…

Опять это сраное «просто».

В каком месте у нее просто? У меня сердце билось так, словно каждым ударом пыталось проломить ребра. Адреналин бомбил так, что невозможно дышать.

— Я разрешала разговаривать с ней?

В ушах до сих пор шелестело ее змеиное «моя девочка», «радость моя любимая». Никто не смеет так обращаться к моей дочери! Ни одна пучеглазая зараза!

— Почему вы вообще разговариваете со мной в таком тоне? — возмутилась она, не понимая, как близко мы к той границе, за которой я за себе не отвечаю.

— Я – мать этой девочки, и я в своем праве. А вот кто ты такая и почему позволяешь себе лапать моего ребенка – это уже вопрос.

— Ничего не было!

После этих слов мамочка, пытающаяся утихомирить двух пацанов, откровенно возмутилась:

— Разве можно к чужому ребенку без спроса лезть?

Девка сначала покраснела, как вареный рак, потом вскочила на ноги и нервно дернула сумку со спинки плетеного стула. Та зацепилась пряжкой между прутьев и стул с грохотом упал.

В тот же миг у меня за спиной прогремело напряженное:

— Что здесь происходит?

А вот и горе-папаша пожаловал…

— Здравствуй, Семен, — предельно холодно сказала я, разворачиваясь к мужу.

Выглядел он странно — на щеках пунцовые пятна, взгляд нервный, словно не к жене с ребенком подошел, а отправился на бой с бородатыми байкерами. В каждом движении столь явное напряжение, что не заметить его просто невозможно. Натянутый, как струна, тронь – и сорвется.

Однако я была слишком взвинчена, чтобы заниматься анализом его поведения. Меня настолько крыло от увиденного, что невозможно продохнуть.

— Маша? — в голосе лишь удивление. Радости – ноль. Наоборот, полоснуло непривычным ощущением, что меня здесь не ждали. Что я – лишняя, — почему ты здесь? У тебя же встреча.

— Где ты бродишь? — задала встречный вопрос, — и почему с моим ребенком не пойми кто?

Если он сейчас скажет, что это высоко квалифицированный специалист по детскому воспитанию, то я за себя не ручаюсь.

Однако муж выдал совершенно другое.

— Не с твоим, а