Информация поступала по крупицам, как вода, сочащаяся сквозь камень. Кто-то видел, как Сомов в панике снимал все деньги со своего счета в день ареста Вячеслава. Кто-то слышал, что он купил старую «Ниву» и уехал в неизвестном направлении. Кто-то из бывших коллег-силовиков по старой дружбе пробил его телефон — последняя активность была зафиксирована на выезде из Московской области в сторону Твери. А потом он исчез. Выключил телефон, перешел на наличные. Растворился.

Поиски заняли почти неделю. Неделю гнетущего, нервного ожидания. А потом, поздней ночью, раздался звонок. Дмитрий долго слушал, не говоря ни слова, только коротко бросил в конце: «Деньги будут утром».

— Нашли, — сказал он, повернувшись ко мне. Его лицо было усталым, но в глазах горел огонь охотника. — Один мой… знакомый… из местных, тверских, опознал его. Сдал мужик. Сильно сдал. Пьет беспробудно. Скрывается в заброшенном доме своей покойной тетки. Глухая деревня, сто пятьдесят километров отсюда. Душ на двадцать живых, остальные — дачники. Идеальное место, чтобы затеряться. Или чтобы тихо исчезнуть навсегда.

Он показал мне точку на электронной карте. Крошечное пятнышко посреди огромного зеленого массива. Дорога туда была одна, и та, судя по карте, заканчивалась за километр до деревни.

— Я выезжаю на рассвете, — сказал он. — Один.

— Нет, — ответила я так твердо, что он удивленно поднял на меня глаза. — Я поеду с тобой. И говорить с ним буду я. Одна.

Разразился самый серьезный спор за все время нашего знакомства.

— Исключено, — отрезал он. — Кира, ты не понимаешь. Это не офисный планктон. Это бывший силовик, зажатый в угол. Он может быть вооружен. Он может быть под наблюдением тех, кто хочет его убрать. Отправлять тебя туда — все равно что отправлять ягненка в клетку с волком. Я поеду один, проведу «беседу», и если повезет, привезу тебе его признание на диктофоне.

— Ты не понимаешь, Дмитрий! — я вскочила на ноги. — Для тебя он — цель, источник информации. Для него ты — угроза, чужой опасный мужик, который пришел его ломать. Он закроется, уйдет в глухую оборону. А меня он знает. Он двадцать лет работал на моего отца. Он видел, как я росла, приносил мне шоколадки, когда я была маленькой. Он боится Вячеслава и его хозяев до смерти. Но, возможно, во мне он увидит не угрозу. Он увидит призрак моего отца. Он увидит шанс на искупление. Шанс поступить правильно в последний раз в своей никчемной жизни. Мое присутствие — это не риск. Это наш главный козырь.

Я говорила горячо, убежденно, чувствуя, что на этот раз правда на моей стороне. Я была не просто жертвой. Я была дочерью Игоря Гордеева. И это имя для такого человека, как Сомов, все еще что-то значило.

Дмитрий смотрел на меня долго, изучающе. Он видел мою решимость, он понимал мою логику. И он снова уступил.

— Хорошо, — сказал он с тяжелым вздохом. — Но условия будут еще жестче, чем в прошлый раз. Я довезу тебя до начала деревни. Дальше ты пойдешь пешком. У тебя будет миниатюрный наушник, я буду слышать каждое слово. И вот это.

Он протянул мне брелок от автомобильной сигнализации.

— Это тревожная кнопка. Одно нажатие — и через три минуты я и мои люди будем там. Мы будем ждать в лесу, в километре от дома. У тебя ровно тридцать минут. Если через тридцать минут ты не выйдешь или нажмешь кнопку, мы входим. Жестко и без разговоров. Согласна?

— Согласна, — кивнула я, беря брелок. Он был холодным и тяжелым.

Эта поездка действительно стала самой страшной в моей жизни. Мы выехали затемно. Цивилизация быстро осталась позади. Гладкое шоссе сменилось разбитой проселочной дорогой. Вокруг стеной стоял густой, темный лес. Мобильная связь пропала еще час назад. Мы ехали в полном молчании, и это молчание было наполнено тревогой. Я смотрела на суровый профиль Дмитрия и понимала, чего ему стоило это решение. Он рисковал самым ценным, что у него было — моей жизнью, ответственность за которую он взвалил на свои плечи.

Мы остановились на опушке леса. Дальше дороги не было.

— Вон та тропинка, — показал он. — Иди по ней. Третий дом слева, самый разваленный. Помни, Кира. Тридцать минут. Не рискуй.

Его взгляд был серьезным и полным тревоги. В этот момент он был не просто детективом. Он был человеком, который смертельно боится за того, кто ему дорог.

Я вышла из машины. Сырой, холодный воздух ударил в лицо. Я пошла по тропинке, и лес сомкнулся за моей спиной. Деревня была почти мертвой. Покосившиеся заборы, заколоченные окна, заросшие бурьяном дворы. Дом Сомова был самым жутким. Вросший в землю, с провалившейся крышей и пустыми глазницами окон. Я подошла к хлипкой двери и постучала. Тишина. Я постучала снова, громче, кулаком.

За дверью послышалось невнятное бормотание, шарканье. Дверь со скрипом отворилась.

На пороге стоял Петр Михайлович. Я бы не узнала его, если бы не знала, кого ищу. Когда-то это был высокий, подтянутый, всегда безупречно одетый мужчина с властным взглядом. Теперь передо мной стоял сгорбленный, трясущийся старик в грязной майке и трениках. Небритый, с опухшим багровым лицом и мутными, красными глазами хронического алкоголика. От него несло перегаром и отчаянием.

Он смотрел на меня несколько секунд, пытаясь сфокусировать взгляд. А потом узнал. Кровь отхлынула от его лица, оно стало пепельно-серым. Он пошатнулся и схватился за дверной косяк.

— Кира… Игоревна?.. — прохрипел он, словно увидел привидение. — Как… как вы меня нашли?

— Здравствуйте, Петр Михайлович. Нам нужно поговорить, — сказала я так спокойно, как только могла, хотя мое собственное сердце стучало как молот.

— Уходите… — зашептал он, пытаясь закрыть дверь. — Умоляю, уходите! Вам нельзя здесь быть! Они… они вас убьют. И меня убьют…

Я не дала ему закрыть дверь.

— Я не от них, Петр Михайлович. Я пришла предложить вам сделку. Я знаю, что вы в ловушке. Но из нее еще есть выход. Полное признание в обмен на защиту и смягчение приговора. Вы поможете мне, я помогу вам.

— Я ничего не знаю! — залепетал