— Для суда?

— Златочка, милая, это психологическое давление в чистом виде. Он пытается тебя сломать, лишив самого дорогого. Но мой братец не учёл одного — у тебя есть я. А у меня есть связи и деньги.

Я поднимаюсь с пола, вытираю слезы.

— Что ты имеешь в виду?

— Имею в виду, что к концу недели у тебя будет новая студия. Лучше прежней.

— Мила, я не могу принять от тебя такую помощь...

— Можешь. И примешь. — Её голос не терпит возражений. — Это не помощь, это война. А в войне все средства хороши. Руслан хочет играть грязно? Отлично. Поиграем.

— Но деньги...

— У меня есть деньги, Злата. И знаешь, на что я их потрачу с наибольшим удовольствием? На то, чтобы утереть нос этому самодовольному мужлану.

Я хохочу сквозь слезы. Милослава умеет поднять настроение даже в самые чёрные моменты.

— А пока, — продолжает она, — звони своему адвокату. Пусть готовит иск о моральном вреде. За психологическое давление, за ущерб творческой деятельности, за всё, что можно придумать.

— Думаешь, это поможет?

— Думаю, что Руслану очень не понравится тратить деньги на судебные издержки. Особенно когда поймёт, что ты не собираешься сдаваться.

После разговора с Милой на душе становится чуть легче. Но всё равно больно. Хожу по студии, трогаю знакомые предметы, фотографирую, как посоветовала Милослава.

Вот мой любимый мольберт, на котором написано больше половины картин. Вот полка с книгами по живописи — от классических учебников до современных альбомов. Вот коллекция кистей, которую собирала годами...

Звонит телефон. Неизвестный номер.

— Злата Владиславовна? — женский голос, взволнованный. — Это Анна Михайловна, из детской группы. Только что звонил какой-то мужчина, сказал, что занятия отменяются...

Сердце замирает.

— Какой мужчина?

— Представился вашим мужем. Сказал, что студия закрывается, и деньги за занятия вернут в течение недели...

— Анна Михайловна, не волнуйтесь, — говорю я, стараясь сохранить спокойный тон. — Это недоразумение. Я всё решу и перезвоню.

— Но он так уверенно говорил... И детям уже сообщили...

— Я всё исправлю, — повторяю я. — Обязательно исправлю.

Кладу трубку и понимаю: он не просто выгоняет меня из студии. Он разрушает мою работу, мою репутацию, мои отношения с учениками. Это не просто удар — это попытка убийства. Профессионального убийства.

Набираю номер Руслана. На этот раз он отвечает сразу.

— Что еще, Злата?

— Ты звонил моим ученикам? — мой голос дрожит от ярости.

— Звонил. А что? Люди должны знать, что студия закрывается. Не хочу, чтобы они зря приезжали.

— Урод! — кричу я. — Это же дети! Ты напугал детей!

— Дети быстро забывают. Найдут другого преподавателя.

— Руслан, остановись. Пожалуйста, остановись... — голос срывается. — Это же низко даже для тебя.

— Для меня? — смеётся он. — Злата, ты меня не знаешь. Совсем не знаешь. Я только разогреваюсь.

— Что ты имеешь в виду?

— Имею в виду, что если ты думаешь, что студия — это всё, на что я способен, то очень ошибаешься. У меня есть ещё идеи. Очень интересные идеи.

— Угрожаешь мне?

— Предупреждаю. Отзови адвокатов, соглашайся на мои условия — и мы разойдемся по-человечески. Будешь дальше воевать — получишь войну. Настоящую войну.

— А что, это было не по-настоящему? — язвлю я.

— Нет, Злата. Это были цветочки. Ягодки будут потом.

Он отключает трубку. Я стою посреди студии, держа телефон, и понимаю: он не блефует. Руслан никогда не блефует. Если он что-то говорит, то обязательно это сделает.

Но и я не блефую. Если он хочет войну — получит войну.

Достаю телефон, набираю номер Тихона Аркадьевича.

— Златочка! — в трубке радостный голос моего адвоката. — Как дела, красавица?

— Тихон Аркадьевич, скажите, могу я потребовать компенсацию морального вреда за психологическое давление со стороны мужа?

В трубке раздается довольный смех.

— Златочка, можете. И я знаю, как это сделать максимально болезненно для его кошелька.

— Тогда встречаемся. Сегодня. Прямо сейчас.

— Что-то случилось?

— Он купил мою студию, — говорю я коротко. — Выгоняет меня. Звонил моим ученикам.

— Вот негодяй, — резко говорит адвокат. — Ну что ж, будем работать. Приезжайте в офис через час. Берите все документы, связанные со студией.

— Тихон Аркадьевич...

— Что, Златочка?

— Сделайте ему больно. Очень больно.

— С удовольствием, красавица. С огромным удовольствием.

Еду от студии к адвокату в каком-то остервенении. Руки сжимают руль так, что костяшки белеют. В голове крутится одна мысль: как же я его недооценила. Думала, что знаю Руслана, а он оказался способен на такую подлость.

Но знаете что? Пусть он думает, что сломал меня. Пусть считает, что я буду рыдать и умолять о пощаде. Как же он ошибается.

В приемной у Тихона Аркадьевича сижу, листаю какой-то юридический журнал, но буквы сливаются перед глазами. Весь мозг занят планами мести. Нет, не мести — справедливости. Пусть он заплатит за каждую мою слезу, за каждый испорченный день.

— Златочка, проходите! — Тихон Аркадьевич встречает меня в дверях своего кабинета. Пожилой мужчина с хитрыми глазами и располагающей улыбкой. За двадцать лет практики он повидал всякого, но моя история явно его заинтересовала.

— Ну что, красавица, рассказывайте всё по порядку, — говорит он, усаживаясь за стол. — С самого начала.

Рассказываю. О том, как я сменила замки и вызывала инспекторов, когда он утром приехал со своими рабочими. О найденной любовнице. И наконец — о студии.

— Мерзавец, — качает головой Тихон Аркадьевич. — Извините за выражение, но по-другому не скажешь. Психологическое давление в чистом виде.

— И что мы можем с этим сделать?

— Многое, Златочка. Очень многое. — Он потирает руки. — Во-первых, иск о возмещении морального вреда. Учитывая, что студия — ваш основной источник дохода, а он преднамеренно лишил вас возможности работать...

— Сколько можно требовать?

— При правильной подаче — миллиона два-три. Может, больше.

У меня перехватывает дыхание. Два миллиона? Это же четверть его годовой