Я слонялся по квартире, точно неприкаянный призрак. Старался не вздыхать слишком громко и не побеспокоить Дамира и Катю. Было непривычно находиться дома не одному. Меня охватило странное, но, в то же время, приятное волнение. Несколько раз я заходил в комнату, именуемую теперь детской. Дамир сладко посапывал, а Катя… В тусклом свете ночника она выглядела особенно красивой, какой-то нереальной. Словно бы светилась изнутри тем мягким светом, который может источать разве что фея.

Или любящая женщина.

Катя так трогательно заботилась о Дамире. Точно он был ее собственным ребенком. Вот из кого получится отличный родитель. Повезет тому парню, которому эта девушка скажет «да». И его детям…

А почему, собственно, Катюшу должен получить какой-то другой парень? С какой стати она должна родить ему детей?

Эта мысль была неожиданной и настолько болезненной, что я невольно нахмурился и крепко сжал кулаки, готовясь навалять любому мужчине, который только посмеет приблизиться к Катюше. Откуда взялся это порыв собственничества, я не понимал. Как не осознавал и того, что зовется это до банального простым словом ревность. Я ревновал свою няню к несуществующему парню, за которого она выйдет замуж. Которому родит детей. Которому будет готовить ужины, завтраки, а ночами обнимать.

Из груди вырвался не то стон, не то рык смертельно раненного зверя.

Катя пошевелилась, и я поспешно зажал рот ладонью. Придумал тоже — рычать среди ночи. А еще говорят, будто только женщины умеют выдавать собственные фантазии за реальность. Я сам себе придумал проблему и сам же из-за нее разозлился.

Хотя…

Мы с Катей не обсуждали личную жизнь. Ни ее, ни мою. Нас связывали сугубо деловые отношения. Я предложил ей работу няни, и она согласилась. За пределы этого договора мы не выходили, но… Именно сейчас мне так хотелось преодолеть этот невидимый барьер, отделяющий меня от няни Дамира. Перевести наши отношения в другое, более личное русло. Рассматривая спящую Катю, я ловил себя на непомерном желании лечь с ней рядом. Хотя бы просто обнять, прижать к себе. Это для начала. А потом…

Потом мне потребовался холодный душ.

Тело слегка остыло, разыгравшаяся не на шутку фантазия примолкла. Зато нахлынули непрошеные воспоминания. О собственном прошлом и детстве, которое нельзя назвать счастливым даже с большой натяжкой. Когда отец потерял должность на заводе, то стал все чаще прикладываться к бутылке. Дальше — хуже. Из приличного работящего человека он стал превращаться в агрессивного скандалиста, не признающего никаких запретов. Притаскивал домой целые компании. Устраивал дебоши. Выносил из дома ценные вещи, мебель и технику. Мать терпела, сколько могла, а потом на ее лице и теле стали появляться синяки. В свои пять лет я был довольно смышленым мальчиком и вскоре перестал верить в то, что мама частенько падает или неловко поворачивается. А после отец перестал стесняться и меня, распуская кулаки. Я стал защищать мать, за что мне тоже неслабо прилетало. Однажды он так приложил меня об стену, что в голове что-то хрустнуло, как будто треснул перезрелый арбуз. После я потерял сознание. Очнулся уже в больнице с забинтованной головой. Как здесь оказался, не помнил. Зато в памяти навсегда отпечаталось перекошенное злобой лицо отца. Его взбесило то, что я решил заступиться за мать.

Шрам на голове остался до сих пор — почти незаметный внешне. Чего не скажешь о том шраме, что остался на душе.

Мама плакала и держала меня за руку…

К отцу мы больше не вернулись. Мать забрала меня из больницы, и мы переехали в другой город. Она одна поднимала меня, не надеясь ни на чью помощь или поддержку. Старалась как могла. Но здоровье ее было сильно подорвано. Не столько физическое, сколько моральное. Она часто плакала, думая, что я не вижу. Ругала себя, что не смогла вовремя остановить отца, не отправила его на лечение. Он умер, когда мне было двенадцать, один в квартире, в обнимку с опустевшей бутылкой. Сердце не выдержало.

Через пять лет не стало мамы. Я сумел подняться с самых низов, стать успешным бизнесменом, но разделить со мной успех было уже не кому. Да и жить, собственно, не ради кого. Получив печальный опыт в детстве, я не стремился к серьезным отношениям. Считал, что для начала должен пожить для себя. Но вот теперь, когда в моем доме появились Катя и Дамир…

Теперь я понял истинную причину своего одиночества.

Где-то внутри меня все это время жил потаенный страх. Страх стать чудовищным отцом. Не дать своему ребенку и жене того, чего они заслуживают. Разочаровать их.

А до этого момента я наивно полагал, будто не боюсь ничего на свете.

Глава 19

Тигран

Кое-как заставил себя уснуть. Но даже наутро не сумел принять единственно верного решения. Смогу ли стать хорошим отцом? Являюсь ли достойным детской любви и преданности? Может быть, именно потому, что у самого не было детства, я и не решался завести собственную семью?

Вот только я давно не тот малыш, которого можно отшвырнуть в строну. Теперь с моим мнением считаются, а принятые решения уважают. Я и прежде не боялся постоять за себя и близких, так что остановит теперь? Людское мнение? Чужое осуждение?

Да плевать я на это хотел!

В противном случае не принес бы Дамира к себе в офис, а прятал до результатов теста ДНК. Но я, черт возьми, гордился этим мальчонкой. Тем, что именно мне выпала честь называться его отцом. Только сейчас я в полной мере осознал, что именно заставило меня показать Дамира своим сотрудникам и просто прохожим. Мне хотелось иметь ребенка. Хотелось иметь полноценную семью. Я так долго подсознательно подавлял эти желания, что теперь не мог совладать с порывом. Мне хотелось гордо именовать Дамира своим сыном. Перебороть собственные опасения и особенно страх стать плохим отцом.

Вот только…

Готов ли я воспитывать чужого ребенка? Сына обманщицы, напрасно обвинившей меня в отцовстве. Кто знает, кем был его настоящий отец?! Впрочем, мой собственный родитель был далек от идеала. Но я сумел вырасти человеком