— Он ошибется!

Она парировала:

— Пусть так! Это будут его ошибки и его путь… Самостоятельный! Пусть пробует. А мы его поддержим! И, если он ошибется, обнимем и скажем, что любим его.

Я боялся, что сын сопьется или скурвится с местными шлюхами, но… он стал успешным.

И все награды, благодарственные письма, еще что-то такое присылал своей матери, а не мне.

Со мной общался скупо, сдержанно, словно обиделся.

— Привет. Леха? Ты…

Я оглядываюсь, стараясь скрыть следы вчерашней вечеринки: остатки выпивки, пустые бутылки, засохшая еда и фрукты, разбитая ваза и использованные презервативы.

Но самый главный след — Илона, дрыхнет без белья, укрытая лишь моей рубашкой.

Как это все скрыть? Никак…

Сын, увидев этот пейзаж, лишь морщится.

— Мда… Ты опустился. Я приехал поддержать…

— Не меня, да? — перебиваю, усмехаюсь. — Не меня, а ее! Ты всегда выбирал маму! Всегда!

Леха качает головой.

— Зря ты так думаешь, пап. Вы оба — мои родители. И когда я узнал, что вы в состоянии войны, прилетел поддержать обоих, может быть, даже убедить вас помириться. Но теперь…

Он обводит красноречивым взглядом пентхаус.

— Я не буду просить маму тебя понять и простить. Просто скажу, что благодарен тебе за все хорошее, что было. Да, оно было, а потом… ты заигрался во всемогущего, пап. Вот что я хочу тебе сказать.

— Это все?

— Нет, я приехал забрать кое-что свое. Из кладовки. Если позволишь, — усмехается. — И еще одно… Я знал, что ты изменяешь маме.

— Я в курсе, — бурчу.

Ведь он как-то застукал меня в клубе с одной шлюшкой.

— Ты не был ей верен. Может быть, даже никогда. И помнишь, как ты обещал, что исправишься? Клялся…

Зачем он это напоминает? Да, я поклялся, потому что любой бы на моем месте поклялся, лишь бы родной пацан не сдал тебя жене!

— И ты нарушил свои клятвы, отец. Сам знаешь, как поступают с клятвопреступниками. Их не ждет ничего хорошего.

Несмотря на гул в башке, мне становится немного горько.

Но я все же придаю себе бойцовский вид:

— Жизнь — не черно-белая, сынок. Подрастешь, поймешь!

— И ты тоже должен был понять, пап. Что если бы ты попросил прощения и искренне раскаялся, у тебя были бы шансы. Не сохранить брак, но хотя бы сохранить теплые отношения с мамой. Да хотя бы бизнес свой сохранить! А ты по-свински поступил…

— Попросить? Еще скажи, в ножки поклониться! Будто я этого не делал.

— От души? Думаю, не делал. И вот итог.

Сын подходит и обнимает меня.

Крепко, но всего на несколько мгновений.

— У меня к тебе только одна просьба, пап. Скажи маме спасибо за все и… прими поражение достойно.

На глазах закипает горячая влага, но я же не привык быть слабым, отталкиваю сына.

— Еще не все потеряно! Я еще могу выиграть.

Сын качает головой, отступает.

— И вообще, женщина… так устроена, что она второстепенна! — хорохорюсь. — Она из ребра Адама сделана!

— Пока, пап. Может быть, еще увидимся, — кивает сын напоследок и уходит. — Кстати, я видел мама завтракала с каким-то мужчиной… Между ними прям искрило.

Хлопает дверь. Стою, обтекаю: что за мужик? Врет!

Слышится шорох, просыпается Илона и зевает.

— Любимый, а кто это был?

Моргает сонно.

— Я только самый конец услышала, про ребро… Думаю, ты прав. Ты у нас главный, — ластится ко мне. — Ты мой король, ты мой бог. Ты выиграешь, и мы поедем на шоппинг в Милан, правда?

И так противно мне становится, тьфу…

Я был рад купаться в обожании этих пустышек, зная, что вернусь домой, а там моя королева — роскошная, умная, с ней приятно было находиться и надежно.

Мой тыл…

Мой партнер.

Возможно, я перестал видеть в ней женщину и лишь играл роль мужа, больше не чувствуя к ней влечения.

Она меня переросла, а я не не из тех, кто готов быть на вторых ролях.

Вот я и искал первенство на стороне…

Или что случилось?

А что сын сказал, про мужика какого-то? Искрит у них?

Да ну, бред! Моя жена по мне страдает сейчас, рыдает…

И впереди — суд.

Надо выглядеть на все сто.

Прошу Илону помочь, а она — ни бэ, ни мэ.

Ни чувства вкуса, ни стиля.

Раздражает, прогоняю ее!

Одеваюсь сам, на свой вкус, остро чувствуя, что недостает руки жены, уже бывшей, чтоб ее.

Нас развели быстро, а вот имущество еще делить и делить…

Я выхожу из пентхауса, спускаюсь на лифте и… прямо у парадного крыльца меня под локти подхватывают сотрудники в форме.

— Зевин Юрий? Вы обвиняетесь с мошенничестве, даче взяток…

Озираюсь по сторонам.

Что? Как?

Я действовал осторожно, через подставных лиц, а сотрудники правоохранительных органов тем временем продолжают:

— В создании фирм-однодневок… И отмывании денег…

Черт побери, серьезные обвинения!

Мой взгляд цепляется за черную тачку, стоящую в отдалении.

Возле нее спокойно и небрежно стоит Дмитрий Табаев — тот, кого я хотел сместить!

Слегка улыбается мне.

Подонок…

Эти обвинения — его рук дело?!

Меня ведут к уазику, я оказываюсь близко к машине Табаева.

— Чудесное утро, Юрий. А какой шикарной была ночь, — произносит он негромко, но четко. — Горячая ночь с роскошной женщиной не может быть скучной, правда?

Он делает вид, будто промакивает пот.

Сердце пропускает удар: я узнаю это кружево!

Это дорогое, фирменное кружево: любимое белье моей жены!

Я сам не раз дарил ей подобное.

Этот урод, что, переспал с моей женой?

Пусть с бывшей, но женой!

А она… Дала ему?

Так быстро? Зато пела о любви, предательница.

— Ах ты, сука! — я делаю рывок, оттолкнув полицейских. — Ты отымел мою жену? Я вас обоих за это урою!

Раскидываю их мощными ударами, чтобы добраться до мудака!

Он же стоит, не шелохнувшись.

Когда я