И если бы было для кого строить еще одну здоровенную домину.

Мой особняк в Палос-Вердес в руках модного дизайнера. Пока что от мысли поехать туда, меня, мягко говоря, бомбит. По-хорошему, его лучше всего было бы продать. Но, сука, частная бухта, и я обещал Стаське океан.

— Видел тебя на обложке, — Шутов криво лыбится. — С новой пассией. Ничего так. Породистая.

Я усмехаюсь. Холодно. Без тени эмоций. Лиза — не «пассия». Лиза — это анестезия.

— Своих женщин я ни с кем не обсуждаю, Шутов, с тобой — тем более не собираюсь.

— Ага. — Он дергает плечом. — Просто констатирую факт. Выглядишь, как будто у тебя все заебись.

— Потому что у меня все заебись.

Но он же вытащил меня не для того, чтобы обсуждать мой вкус на женщин или анализировать душевное состояние. Шутов не из тех, с кем я, грубо говоря, готов поговорить «за жизнь». Впрочем, я особо ни с кем о таком и не разговариваю. С некоторых пор — даже с Дэном.

Чуйка, мой старый, верный пес, уже начинает беспокойно ворочаться и подсказывать, что он затеял этот разговор с прицелом.

— Авдеев, слушай. — Шутов поворачивается ко мне, и в его взгляде что-то новенькое. Какая-то тяжелая, мрачная усталость, которая не вяжется с его обычной, наглой манерой. — Мы с тобой столько дерьма в жизни разгребли. Вместе и поодиночке. И всегда как-то выплывали. Потому что знали правила. Знали, где черта, за которую нельзя.

— К чему эта нужная мораль? — обрываю его философские излияния. У меня на эти «задушевные беседы у костра» нет ни настроения, ни желания, ни времени.

Он отворачивается. Сжимает челюсть.

Пытаюсь угадать, что за хуйню он мне сейчас скажет? Собирается все-таки повоевать за опеку над Стаськой? Да ну в пизду, серьезно?

— Кристина здесь. В Осло, — наконец, «рожает». Резко. Почти зло.

Внутри что-то дергается. Тонкая, натянутая до предела струна.

Больной недобитый нерв.

Отрезаю его недрогнувшей рукой.

Я не искал ее. Не пытался узнать, где она, что с ней. Я выжег ее из своей жизни, из своих мыслей. Превратил в пепел.

Ничего из этого ни разу не подверг остракизму, не пожалел, не захотел переиграть.

Переступил, пошел дальше.

— И что? — мой голос звучит ровно, как у диктора на радио. — Мир тесен. Почему бы ей не быть здесь?

Я действительно так думаю. Четыре месяца — достаточный срок, чтобы начать новую жизнь. В новом городе. В новой стране. С оглядкой на мое последнее китайское на прощанье — это логично и правильно. Кристина Таранова — не дура, за три месяца у меня под боком, она слышала и видела достаточно, чтобы понимать, что лучше не рисковать.

— Крис работает на Лори, — продолжает Шутов, и каждое его слово — как удар молота по наковальне. — Личной помощницей.

Вот теперь я чувствую, как лед под кожей начинает трескаться.

Работает на Лори, значит? Рядом с ними.

За эти четыре месяца Стаська здесь уже в четвертый раз…

Какого, блять, хуя?!

В голове вспыхивает калейдоскоп образов. Кристина и Лори. Кристина и Шутовы. Смеются. Пьют кофе. Обсуждают что-то. Делятся секретами. И в этом калейдоскопе монстры — это, блять, почему-то я.

— Лори бы никогда ее не бросила, ты же понимаешь, — говорит Шутов, как будто читая мои мысли.

В двух словах, без подробностей, пересказывает, как она тут оказалась.

Я торможу его взмахом руки — хватит, не надо мне это дерьмо.

Я и так знаю, что Лори святая, а и в их семье понятия о «хорошо-плохо», мягко говоря, весьма расплывчатые и подчинятся их личным рамкам. Без проблем, кто я такой, чтобы лезть со своим уставом в чужой монастырь?

Но прошло четыре месяца.

Четыре ёбаных месяца, за которые мы созванивались, списывались, виделись, когда они прилетали забирать Стаську. О том, что у нас с Кристиной — все, меня никто не спрашивал. Я не придал этому значения, списал на то, что сам всех приучил — о личном не разговариваю даже с самыми-самыми. Но за четыре месяца я сам ни разу, ни полусловом, ни полунамеком не дал понять, что меня каким-то образом волнует ее судьба.

Что, мать его, изменилась теперь?

Нахуя совать мне ее под нос?

На сваху он тоже не тянет.

В чем подвох?

Шутов смотрит на меня долго, тяжело.

— Она не в порядке, Авдеев.

— И? — Чувствую, как дергается бровь. — Это теперь моя проблема?

— В каком-то смысле, да. — Он делает шаг ближе, и его голос становится резким. — Ты же там ей какой-то хуйни наговорил на прощанье.

— Просто предупредил, не драматизируй. — Я усмехаюсь. Холодно. — Я ее и пальцем не тронул, Шутов, к чему этот разговор? Забрали ее с Лори под крыло — ок, разбирайтесь с этим счастьем сами.

— Может, и так, — неожиданно соглашается он. — Я не лезу в ваши отношения.

— У нас нет отношений.

— Но это дерьмо отравляет все вокруг, — продолжает, абсолютно игнорируя мои слова. — Кристина плачет, Лори нервничает и переживает, а когда нервничают и переживают мои девчонки, я зверею, Авдеев. Крис теперь часть нашей жизни. И пока между вами висит этот топор, спокойно не будет никому.

Я молчу, анализируя его слова.

А с хуя ли моя бывшая любовница перекочевала в разряд «твоих девчонок», Шутов?

— Я так понимаю, ты мне предложить что-то хочешь? — Заранее знаю, что любое предложение насчет Крис просто пошлю лесом. Но интересно.

— Встреться с ней. Поговори. — Делает широкий жест рукой. — Просто скажи Крис, что не собираешься ее убивать. Что она может дышать спокойно. Закройте этот гештальт, Авдеев. По-человечески. Чтобы каждый мог идти дальше.

По-человечески.

Это слово в его исполнении звучит, как издевка.

Шутов делает шаг ко мне, и в его взгляде появляется ровно такая же чернота, как и та, что бурлит во мне. Ровно, мать его, тоже самое дерьмо.

— Только Крис теперь — часть нашей семьи. Она мне как сестра. Попытаешься ее обидеть, сделаешь ей больно… снова какой-то хуйни наговоришь или доведешь до слез — не от счастья — я в стороне не останусь. За нее есть кому заступиться, ладно? Планируй свои действия, исходя из этой информации.

Я смотрю на него. На своего… ну, типа, все-таки друга. Который сейчас стоит передо мной, как лев, защищающий свой прайд. И