Я успеваю сделать пару гулких шагов по бетону, когда мое внимание привлекает длинная тень, появляющаяся из-за массивной бетонной колонны. Наверное, мне просто до смерти не хочется верить, что это может быть он, поэтому успеваю сделать еще пару шагов. Прежде чем узнаю знакомые черты и резко останавливаюсь. Так сильно сжимаю ключи в ладони, что неприятно ноют суставы.

Резник.

Я не испугана. По крайней мере, не сразу. Скорее, ошеломлена. Преступления такого рода расследуются обычно долго, муторно и за них точно не сажают в СИЗО, но я была уверена, что в тот раз – в кабинете Орлова – мы виделись в последний раз в жизни. Мне и в голову не могло прийти, что он заявится сам практически ко мне домой.

Выглядит Резник ужасно. Совершенно не так, как тот лощеный, безупречный мужчина, которого я когда-то впервые увидела на общем собрании, где нам представили его как нового генерального. На нем простые джинсы, свитер, но туфли грязные и сам он выглядит каким-то заметно помятым. Щетина потеряла даже намек на ухоженность, лицо – серое, одутловатое. Взгляд налитый кровью. Если бы зомби могли существовать в реальности, то выглядели бы примерно так.

— Привет, Франковская. – Голос у него хриплый, неприятно прокуренный и режет слух как наждачная бумага.

Я прижимаю торт к груди. Инстинктивно делаю шаг назад, чувствуя, как внутри нарастает обоснованная тревога. Он явно не в себе.

— Владимир Эдуардович, - стараюсь, чтобы голос звучал ровно – не хочу дать этому ублюдку повод думать, что меня можно запугать вот такими «неожиданными визитами». Но все равно оглядываю парковку в надежде позвать на помощь. Как назло – ни единой живой души. – Не помню, чтобы приглашала вас в гости.

— А я как Винни-Пух – прихожу сам. – Резник кривляется и делает пару шагов навстречу.

Мои ноги врастают в бетон почти буквально.

Что-то в его взгляде заставляет меня покрыться гусиной кожей, ощущения от которой под одеждой такие, словно на мне вдруг вырос миллиард маленьких иголочек.

— У меня тут вдруг образовалось очень много лишнего времени… Ну, ты ведь в курсе, по какой причине, да? - Резник делает жест рукой, который похож на какой-то неправильный взмах волшебной палочкой.

Почему-то не могу отделаться от мысли, что в эту минуту он произносит что-то вроде «Авада Кедавра!» и это заставляет рот дернуться от нервного смешка. Резник фиксирует. Его и без того красный взгляд наполняется кровью по самое «горлышко».

Я понимаю, что пытаться объяснить ему, что это всего лишь моя естественная реакция на страх, совершенно бессмысленно. Поэтому делаю аккуратный шаг назад. Он сейчас ведет себя как бешенная псина, а значит, лучше воздержаться от резких движений.

— Так воооот… - Он намеренно растягивает слова, прекрасно видя, как они на меня действуют. Как меня потряхивает от затянувшейся преамбулы перед вынесением приговора. – Кажется, ты задолжала мне один маленький разговор по душам.

Он вопросительно поднимает брови.

Лицо, которое когда-то казалось мне красивым и элегантным, на моих глазах трансформируется в уродливую маску безумца.

— Я думаю, тебе лучше уйти, - стараюсь держать интонацию ровной и холодной, без прекоса в какие-либо эмоции. Он на взводе – катализатором может послужить абсолютно любое движение или слово. Я бы вообще отмалчивалась по максимуму, но интуиция подсказывает, что от этого тоже не будет легче. – Разговаривать нам не о чем, Резник.

— Да ну? – Он делает резкий, почти змеиный выпад вперед, внезапно почти что нависая надо мной всей своей тушей. Резник, конечно, не Дубровский в плане роста, но он все равно здоровый и коренастый, и чтобы меня «выключить» ему хватит одного крепкого удара. – А я думаю, что у нас есть много интересных тем для разговора. Например, как ты вышла на Людку. Или, еще лучше – как ты умудряешься отсасывать папашке и сынку, что они оба за тебя жопу готовы порвать, а?!

Он повышает голос.

Я стараюсь держаться прямо, но на чертовой парковке никого нет, и даже если я сорву легкие и голосовые связки, пытаясь позвать кого-то на помощь, снаружи меня все равно никто не услышит.

— Тебе лучше уйти. – Понимаю, насколько жалко выгляжу, как попугай повторяя одно и тоже, но что еще я могу сказать? Не объяснять же ему, что во всех своих бедах виноват он сам?

— Ну и что ты для него сделала, целомудренная моя? – Резник трогает мое лицо густым противным запахом сигарет и пота. Алкоголем от него, к счастью, не пахнет. Страшно представить, что каким бы он был, если бы «отшлифовал» свое бешенство сорокоградусным «полиролем». – Что просят важные хуи в обмен на то, чтобы натравить на меня всю армию ебучих законников, а?

— Ты сам натравили на себя закон, Резник, когда решил заработать денег на людях, котторые…

— Ой, да заткнись ты! – рявкает он, и я инстинктивно – или, скорее, судорожно – обеими руками прижимаю к груди коробку с тортом. – Это просто ебучий бизнес! Все так делают! Потому что не у каждого, увы, есть золотая пизда, которой можно выторговать себя местечко поуютнее!

Он взмахивает рукой – и я инстинктивно жмурюсь.

Не уверена, что он действительно собирался меня ударить, но, когда разлепляю веки, замечаю на побагровевшей роже следы триумфа. Ему нравится, что я боюсь.

— Ты мне жизнь, сломала, сука, - цедит по словам, нависая надо мной сильнее и сильнее. – Из-за тебя, блядина, я теперь без карьеры, без перспектив, сижу под подпиской и с арестованными счетами! Я даже поссать не могу без того, чтобы кто-то не увидел в этом попытку «уйти от ответственности»! Цирк, блять!

Его запах буквально сбивает с ног.

Пячусь назад, пока с ужасом не осознаю, что прижимаюсь спиной к холодному корпусу своей машины. Я в ловушке. Осознание, насколько я, в сущности, меньше и слабее его, прошибает новой порцией липкого пота за воротником.

Достучаться до его голоса разума нереально.

Сбежать – тоже.

В этот момент Резник хватает меня за лицо. Здоровенная потная лапа обхватывает подбородок, сжимая челюсть так, что боль простреливает через нос в лобную долю. Пальцы грубо впиваются и царапают кожу, а у меня