Хотя, положа руку на сердце, моя уверенность в том, что я готова к чему-то новому, тает с каждым часов.

Внутри, в теплом, пахнущем выпечкой и глинтвейном зале, Арик помогает мне снять пальто. Марк спит в коляске, абсолютно не реагируя на легкий гомон вокруг — он уже привык бывать со мной в таких местах, и сейчас довольно спит. Внутри комфортная температура и я расстегиваю его комбинезон и стаскиваю утепленный капюшон. Мой маленький Авдеев даже не шевелится.

— Итак, — шепчет Арик, заглядывая в коляску. — Это и есть тот суровый мужчина, который держит тебя в ежовых рукавицах? Выглядит не очень грозно.

— Не обманывайся его ангельским видом, — улыбаюсь я. — Это тактическая маскировка. Он — серый кардинал, который управляет всей моей жизнью. Я даже в туалет хожу с его разрешения.

— Тогда я тем более польщен, что он все-таки дал добро, — подмигивает Бережной. — Надеюсь пройти и фейс-контроль.

Мы садимся за столик у окна. Между нами — приятная, легкая тишина. Я украдкой его разглядываю — длинные, выгоревшие на солнце волосы, собранные в небрежную наполовину растрепанную прическу, на легкую щетину, на то, как мягко ложится свет на красивое умное загорелое лицо. Напряжение, которое я носила в себе весь день, медленно отступает. С ним легко. Удивительно, почти нереально легко.

Мы разговариваем — обо всем и ни о чем. О моем магазине, который после новогодних праздников снова набирает обороты. О его новом проекте — реставрации старого маяка, который он хочет превратить в арт-пространство. Арик рассказывает об этом так увлеченно, что я невольно заслушиваюсь, утопая в приятном голосе и расслабляющем вайбе.

Он никогда не хвастается своей работой. Он — делится тем, что он в нее вкладывает, и эта разница — колоссальна.

— Знаешь, я тут подумал… — Его тон все-таки чуточку меняется, становясь слегка напряженным. О том, что речь пойдет о чем-то серьезном, я понимаю по тому, что он не начинает разговор, пока официант расставляет перед нами десерт. И возвращается к разговору только когда мы снова остаемся одни. — Есть какая-то причина, по которой ты не спрашивает меня о… личном?

Я вздрагиваю. Мы действительно никогда не касались этой темы. Он как-то вскользь упомянул, что был женат, но они с женой разошлись — спокойно и без драм.

— Я не спрашивала, потому что это не мое дело, — честно отвечаю я. Хотя это все равно только половина правды.

— А я хочу, чтобы это стало твоим делом. Ты имеешь полное право спрашивать о таких вещах, Крис.

Я разглядываю стоящий перед собой супер-аппетитный десерт, пытаясь понять, готова ли сделать следующий шаг.

— Ну и почему ты развелся? — задаю вопрос, который он ждет. Это оказывается легче, чем я думала.

— Потому что мы с бывшей женой хотели разного. Она хотела жить мотаться по миру, строить карьеру, быть свободной. А я хотел быть здесь. Мне никакое в мире море не пахнет так вкусно, как наше. У меня от того, как ним пропитан воздух, ломка начинается, когда уезжаю надолго.

Он обводит рукой зал, где за соседними столиками сидят семьи, смеются дети, царит уютный, домашний хаос. Я понимаю, что он имеет ввиду — как бы хорошо и спокойно не было в Осло, дома для меня все особенное: воздух, запах моря и крики чаек. И даже наш климат, когда в декабре мы еще ходим в осенней обуви, а в марте достаем лопаты для чистки снега.

Меня сюда всегда тянуло, отовсюду на свете.

Наверное, если быть честной с собой совсем до конца, то рано или поздно я бы все равно вернулась домой — может быть, не насовсем, но точно чтобы еще раз побродить любимыми тихими улочками и услышать знакомый приморский говор.

— Еще что-то спросишь? — Голос Арика вырывает меня из меланхоличной ностальгии.

— Поэтому у тебя нет детей?

Хотя тридцати семилетний мужчина без бэкграуда в наше время — не такая уж редкость, особенно когда он увлечен личными проектами. А Бережной своим делом горит просто как вулкан — это видел бы даже слепой. То, что в своем плотном графике он все-таки находит время для меня, лучше любой гадалки намекает на его заинтересованность. И мне было бы проще, если бы он относился к нашем встречам не так… ответственно.

Мой вопрос его ни капли не удивляет — он просто кивает, как будто как раз чего-то такого и ждал.

— Потому что ребенка нельзя отменить, как запись о регистрации брака. — Он сводит ладони домиком, слегка подпирая ими подбородок. И к моему удивлению смотрит не на меня, а на спящего в коляске Марка. — Это не проект, который можно закончить и не бизнес из которого можно выйти. Это — человек, за которого нужно нести ответственность до конца своих дней. И еще… ребенок намертво связывает тебя с женщиной. Навсегда. Даже если вы разойдетесь, она все равно останется матерью твоего ребенка, частью твоей жизни. Я не идиот и прекрасно понимаю, что в жизни нет ничего постоянного, в том числе — любви до гроба. Что можно устать даже от человека, которого пять лет назад обожал до потери дыхания. Но мне бы все равно хотелось быть связанным как минимум с правильной женщиной. Пока что мне не очень везло в этом плане.

Он снова переводит взгляд на меня и я на секунду чувствую себя освещенной всеми на свете прожекторами. Становится неуютно, но я заставляю себя держать лицо — он мне только что открыл душу, кривиться и просить не быть таким многозначительным, будет слишком… грубо.

Но его слова, как брошенный в тихий омут моей души камень — вызывают круги на воде, которые расходятся все шире и шире. Ответственность. Связь навсегда. Та самая женщина.

А как Вадим думает о Марке? Я знаю, что сына он обожает, что я тоже ношу особенный титул «Матери наследника» и ни в чем не нуждаюсь. И что все связывающие нас договором обязательства оказались просто брошенными на бумагу словами, как я теперь понимаю — не стоящими даже половины моих нервов. Но что Авдеев думает на самом деле? Что творится в его чертовой голове? Если бы он мог заменить меня любой другой женщиной — он бы это сделал, чтобы не марать своего драгоценного сына грязной тарановской кровью?

Я — тоже что-то значу или просто переменная в сложном уравнении его жизни, потерю которой он быстро восстановит любой другой подходящей кандидатурой?

Хорошо, что кряхтение из коляски возвращает обратно завернувшие не туда