Сначала его прикольнула история, что попутчицей может оказаться молодая женщина. Мало ли… Может, они подумают-подумают выпьют хорошего вина или не менее хорошего коньяка и решат провести время в дороге с максимальной полезностью?

Адам в последние дни так ушатался. что даже не знал, что ему сейчас предпочтительнее — секс или сон. В идеале бы совместить…

И тут девочка. Попутчица.

Та самая…

У него сегодня как раз по плану была вбита она. Отправить цветы и шоколад ручной работы в качестве благодарности. Адам планировал этим заняться в поезде.

И тут…

Н-да уж.

Сам застыл, как дебил последний, когда ее увидел в купе.

Отблагодарить ее сексом не вариант.

Не рада она ему была.

Надо обоим остыть. Поезд тронется, и разговор сам пойдет.

Не маленькие же дети, чтобы в молчанку играть.

Но стопорился Адам, было такое.

И вот спустя энное количество минут он держал Дарину в своих руках. И пальцы чего, черт побери, подрагивали. Ну не хрена ж себе. Это вообще что такое?!

Адама накрыло возмущением. Он привык все контролировать. Свою жизнь — так точно. Даже любимой матушке не удалось перекроить ее под себя. А она пыталась! И до сих пор пытается, но уже менее рьяно.

Он попытался отстраниться от собственных ощущений. Девчонке помочь надо. С остальным… потом.

Его пальцы, привыкшие с хрустом вправлять позвонки и исправлять неправильно сросшиеся переломы, коснулись ее плеча через тонкую хлопковую ткань футболки.

Надо ее снимать. Так ничего не нащупать. Поверхностно — да, но надо глубже.

— Говори, где особо больно.

— Особо? — пропищала Дарина, утыкаясь мордашкой в тонкую подушку.

От ее волос пахло чем-то нереальным. В целом в купе приятно пахло, и если поначалу Адам решил, что это диффузор, то теперь склонялся к выводу, что проводницы и руководство РЖД ни при чем.

Он даже носом повел. И снова себя одернул.

Черт-те что…

— Футболку надо снять.

— М-м…

— Дарина… — Адам и так старался поудобнее расположиться и минимизировать их контакты.

Но купе — это не его кабинет!

Хорошо еще, не трясло.

— Снимешь? Или так будем пробовать? Сразу говорю, пальцы будут скользить о хлопок.

Она что-то пробубнила, он не расслышал. Но начала приподниматься. И снова застонала от боли.

Он среагировал мгновенно.

— Тихо, тихо, давай помогу.

Адам не видел ее лица, но мог поспорить, что оно не светилось от восторга.

Кое-как. с горем пополам, они избавились от ее футболки. И снова Адама полоснуло по нутру.

Красивая…

А еще Дарина смущалась. Поразительно… Реально ведь смущалась. Кожа покрылась мурашками едва ли не с ноготь. Или как там говорят?

Адам, как дурак, сглотнув внезапно вставший в горле ком. Он что сейчас делает? Пялится на девчонку? А как же, мать вашу, профессиональная этика?

У Дарины была идеальная спина. Девчонка не походила на тех, кто денно и нощно проводит время в спортзале, совершенствуя свое тело. Мышцы слабенькие, где-то даже очень.

И все равно… Завораживало, черт побери.

— Ложись.

Он аккуратно уложил ее на сиденье и начал осматривать. Черт… Его несло дальше. Кожа у нее была невероятно нежной, почти воздушной. Он повел рукой вдоль ее ключицы.

Его дыхание, обычно ровное и сконцентрированное, сперло где-то за грудиной. Разум, всегда четко делавший пометки — «гипертонус», «спазм», «триггерная точка» — теперь буксовал. А все почему?

Потому что видел одну сплошную нежность… Абсолютную.

Поговаривали, что Казанова женился на той, которая поразила его красотой вагины. Легенды, конечно, любят привирать, но и на пустом месте они не рождаются.

А его поразила спина и нежность Дарины?

Бред.

Адам тряхнул головой, прогоняя наваждение. У него спермотоксикоз, наверное. Хотя нет… Сексом занимался с неделю назад, все норм. Тогда что?

Он переместил ладонь к основанию шеи Дарины, ища привычные зажимы, но вместо каменных узлов мышц его пальцы утонули в податливой, шелковистой глади. Голова шла кругом от парадокса происходящего. Он, остеопат, чьи навыки и умения могли заставить плакать от боли стокилограммовых мужиков-спортсменов, был полностью обезоружен хрупкостью этой девчонки. И от этого диссонанса в нем поднималось что-то темное, первобытное, абсолютно непрофессиональное.

Его вело. Не как врача к пациенту, а как мужчину к женщине. Острое, почти животное желание не вылечить, а прикоснуться, не найти боль, а ощутить всю эту податливость под своими грубыми руками, охватило его с пугающей силой.

Его ладонь спустилась ниже.

— Здесь больно?

— Почему же молчишь?

Нужен диалог. Диалог отвлечет…

Наверное.

Ее запах повторно забил легкие, ударил в голову.

Внутри Терлоева бушевала тихая война. Он чувствовал каждый миллиметр ее кожи как личное откровение. Как нарушение всех законов физики и морали, и от этого его сердце бахало о ребра, а в горле стоял комок. Он охреневал от ее беззащитности и от того, как эта беззащитность мгновенно разоружила его самого, превратив из специалиста в пленника внезапного и оглушительного влечения.

— Здесь, — пискнула она повторно.

И хорошо, что пискнула! Отвлекла его все-таки.

Этот нажим и без ее уточнения был наяву.

Дальше только хуже.

— Массаж делаешь?

— Нет

— Плохо… Работа сидячая?

— Не всегда.

— Кем работаешь?

В ответ — тишина.

Ну и ладно, не его дело.

— Тебе нужно минимум десять сеансов. По-хорошему, даже больше.

— Угу.

Она его не слышала.

Руки Адама остановились на ее талии. А талия тонюсенькая… Он мог перехватить ее двумя ладонями. Дальше шел ох*енный перепад в бедра. Такой, что у любого нормального мужика встанет.

У врача не должен…

А у него встал!

И это херово, если не сказать больше.

Он, как голодный пес. смотрел на этот перепад. И снова смотрел. Сосредоточиться на основном не мог. хорошо, что руки сами знали, что делать.

— Больно…

— Знаю. Потерпишь дальше?

— Надо же?

— Надо.

Под его руками капризничали не только женщины. Наоборот даже. Терлоев не брал тех, кому «меня только погладить». Для этого есть массажные салоны, где и погладят, и приласкают. Некоторые и более интересные услуги предложат.

Он работал только с теми, кто нуждался в помощи и был готов к сотрудничеству. Вот женщины были более стойкими. Стонали, иногда ругали матом, потом неизменно краснели, извинялись, но безоговорочно делали все, что он говорил и рекомендовал.

А мужики порой верещали, как дети малые.

— Сейчас будет больно, — честно предупредил он, надавливая на седалищный нерв.

Она сильнее уткнулась в подушку, сжала ее.

— Расслабься…

Ноль эмоций.

— Расслабься, Дарин! — Адам чуть повысил голос.

Она свела ноги плотнее.

Адам нахмурился. Неужели так больно?

— Хватит… Пожалуйста, хватит.

Ее голос окончательно утонул в подушке, в