я провела рукой по волосам. — Это ужасно, особенно для ребенка, знать, что эмоциональная стабильность другого человека зависит от тебя. Разве это неправильно, что иногда я на самом деле благодарна за то, что у нее есть Андрей, чтобы кто-то еще разделил со мной это бремя?
— Это не неправильно. Это по-человечески, — Герман обогнул стол и повернул мой стул так, чтобы я оказалась лицом к нему. Он устроился между моими бедрами и положил на них руки. — Я не могу себе представить, как это тяжело — иметь в своей жизни человека, до которого ты никогда не можешь достучаться. И я уверен, что еще тяжелее, когда этот человек сделал выбор, который осложнил вашу жизнь так, что другим и не снилось. Было бы не так плохо, если бы ты могла ее ненавидеть, но ты не можешь.
Я кивнула.
— И кто я такая, чтобы осуждать ее за это? Я и сама иногда живу в своем собственном мире, так ведь? Когда я пишу, я отправляюсь туда, где все под моим контролем. Туда, где нет реальности. В место, где я в безопасности. В каком-то смысле это должно быть относительно похоже на то, что делает мама.
— Это другое, и это не единственная причина, по которой ты пишешь книги. Ты объясняла, что пишешь, потому что должна писать — это почти неотъемлемая часть твоей личности. Писательство служит бегством, да, но только временным. Ты возвращаешься. Ты выбираешь жить в реальном мире. Она так уже не может.
Я перевела взгляд со своих рук на него.
— Это странно.
— Что?
— Вести с тобой такие глубокие разговоры. За очень короткий промежуток времени мы прошли путь от животной похоти до... этого — серьезных разговоров. Мы прямо-таки несемся на крыльях прогресса.
Герман пожал плечами.
— Либо все, либо ничего, Агата. Никаких полумер, — он накрутил прядь моих волос на палец. — Мне нравится слушать о твоей жизни. Мне нравится, что ты здесь. Мне нравится, что я буду будить тебя по утрам. Так и должно быть. После того, как все будет улажено, я снова буду иногда ездить в командировки — некоторые из них будут на одну ночь, некоторые — дольше. Тогда я не буду проводить с тобой столько времени, но мы никогда не вернемся к тому, чтобы видеться только по выходным. Я хочу большего. Ты хочешь большего.
Хотя в этом был смысл, меня все равно беспокоило, что в какой-то момент ему наших отношений станет недостаточно.
— Пообещай мне, что честно скажешь, когда тебе нужно будет отдохнуть от меня, чтобы мы могли сохранить отношения.
Он легонько прикусил мою нижнюю губу.
— У меня нет никакой необходимости отдыхать от тебя, Агата. Ты заполняешь мою пустоту.
— Иногда ты умеешь говорить приятные вещи.
— Никому не рассказывай, — прошептал он.
— Я и не собиралась портить твою репутацию, — усмехнувшись, он подхватил меня на руки и отнес в постель.
Глава 10
И снова я проснулась от приглушенных голосов. Нет, это был всего один голос, который принадлежал Герману. И он звучал раздраженно.
Я соскочила с кровати и, набросив на себя его рубашку, тихонько вышла из комнаты. Он сидел на верхней ступеньке винтовой лестницы, повернувшись ко мне голой спиной.
— Я знаю, знаю... и он тоже любил тебя, — Герман вздохнул. — Он не бросил тебя. Он никого не бросал. То, что он сделал, было не ради нас... Она заплатит за это, Лик.
Лика. Опять она. Меня бросило в жар. Неужели меня так расстроило, что Герман оставил меня в постели одну, чтобы пойти поговорить с этой стервой? Нет, совсем нет.
Его широкие плечи напряглись.
— Мне не нужно, чтобы она платила за то, что произошло между мной и ней — она обидела не меня, — сказал он ровным голосом.
У меня свело живот. О черт, что же произошло?
— Ну, конечно, я не говорю об этом. Какого хрена я должен об этом говорить? — он глубоко вздохнул и расправил плечи. — Я ничего не держу в себе. Просто мне нечего сказать. Так что брось это, Лик... Ой, только не плачь, — он тихо ругнулся. — В каком ты баре? — Подождите, она звонила ему из бара? Пьяная? — Оставайся там. Олег заберет тебя и отвезет домой, — он нетерпеливо вздохнул. — Нет, я не смогу.
Уже хорошо. Значит, он не поддается на ее пьяные манипуляции.
— Тогда Олег подбросит тебя до дома какой-нибудь твоей подруги, — еще один нетерпеливый вздох. — Нет, ко мне нельзя.
Определенно нельзя.
— Во-первых, я не специалист по утешениям. Во-вторых, я не один, со мной Агата... Что тут удивительного? Я же сказал, она моя, — он потер затылок. — Пока нет. Я расскажу ей в свое время, — его спина выпрямилась. — Кто, блядь, тебе это сказал?
Я молча направилась к Герману.
— Агата ничего из этого не делает, — отрезал он. — Да, я это точно знаю, — голос начал срываться на рык. — Осторожно, Лик, ты переходишь черту. Никогда не оскорбляй то, что принадлежит мне, и не рассчитывай...
Я выхватила телефон из его рук и приложила к своему уху. Герман вскочил на ноги, но я бросила на него взгляд, предупреждающий, чтобы он не вмешивался.
— Привет, Лика, — сказала я твердым голосом. — У нас тут пьяные сопли? Больше не на кого их вешать? Только на Германа?
Раздался резкий вздох.
— Я не хочу с тобой разговаривать, — пролепетала она.
— Это хорошо, потому что я тоже не хочу с тобой разговаривать. Но предупреждаю тебя в первый и последний раз, ты больше никогда не посмеешь звонить Герману посреди ночи, пытаясь заманить его к себе крокодильими слезами.
— Это не твое дело, — в голосе звучала ненависть.
— Это стало моим делом, когда ты начала говорить обо мне гадости.
— Ты долго не протянешь. Я единственная женщина в его жизни.
— Рада за тебя.
— Ты даже не знаешь его. Ты думаешь, что знаешь, но это не так. Не-а. А я знаю.
Стрела попала в цель. Я несколько секунд смотрела на Германа прежде, чем сказала:
— Может, ты и права. Но я знаю, как он выглядит, когда кончает. А ты? — я внутренне улыбнулся ее шипению. — Не делай больше такого дерьма, — с этими словами я закончила разговор и бросила телефон обратно Герману. Прежде чем он успел сказать хоть слово, я повернулась и пошла обратно в спальню.
Я была достаточно зла, чтобы собрать все вещи и уйти. Я люблю побыть одна, когда я в ярости. Но это бы дало Лике повод для злорадства. Ей бы