– Ты в порядке, чувак? – спрашивает Трэв.

Стуча зубами, Коди отвечает:

– Чертовски замерз и не могу найти свои яйца, но я справлюсь.

– Не ты, придурок! Я спрашиваю у Исайи.

– Нет, – просто отвечаю я.

– Это из-за ее новой работы? – доходит до Коди.

Они оба подходят и встают передо мной. Я чувствую беспокойство в их взглядах, но все мое внимание приковано к происходящему в коридоре.

Я усмехаюсь, но в этом нет ничего смешного:

– Не знаю, почему я считал, что у нас больше времени.

– Может быть, они еще не приняли решение. И звонят, чтобы об этом сообщить. Возможно, хотят дождаться до конца сезона.

– Нет. – Я даже не пытаюсь убедить себя в обратном. Нутром чую, что это за звонок.

Трэв похлопывает меня по плечу, и они с Коди оставляют меня мучиться – эти пять минут кажутся мне самыми долгими в жизни.

Пока Кеннеди прикидывает, когда ей лучше съехать с квартиры и улететь на Западное побережье, я застываю на месте, ожидая, что она вернется и скажет мне: все кончено.

Мои друзья все еще в комнате, когда дверь, наконец, открывается. Эти красивые волосы цвета оберн… Я буду скучать по ее веснушкам.

Кеннеди стоит в дверях. Взглянув на меня, она говорит:

– Меня не взяли.

31

Исайя

Кеннеди не взяли. Разве такое возможно?

В какой гребаной вселенной она не получила работу?

Это единственный вопрос, который я задаю себе последние двадцать четыре часа.

В смысле, они что, не познакомились с ней? Не заметили, какая она чертовски умная? Не осознали, какая она трудяга? Как усердно работает? Кенни была так близка к исполнению своей мечты, а теперь этого вот так просто не стало.

Последние двадцать четыре часа были странными. Я разрывался между сегодняшней игрой и наблюдением за тем, как Кеннеди притворяется, будто не расстроена. Размышляет об этом телефонном разговоре и том, что ждет нас в будущем. Я почти не спал.

С другой стороны, Кеннеди прошлой ночью отрубилась и спала, как младенец, у меня на груди. Похоже, она смирилась со своей судьбой быстрее, чем я. Либо это так, либо в детстве ей не позволяли показывать свое разочарование, и она не умеет его проявлять.

Это не укладывается у меня в голове. Я никогда не сомневался в том, что она уедет. Единственный вопрос, который я себе задавал, – как мне выжить, когда это случится.

Все, что мы делали, было ради этого. Брак. Притворство, которое не было таковым с моей стороны. Месяцы вынужденного проживания в одном гостиничном номере в ожидании ее собеседования.

Время, которое мы провели вместе, позволило мне по-настоящему узнать Кеннеди и влюбиться в нее. И я влюбился. Черт возьми, я люблю эту женщину!

А теперь она снова вынуждена работать на врача-сексиста, не видя света в конце туннеля и не имея возможности выбраться отсюда.

Наш брак был игрой, ступенькой к лучшей жизни для нее. У нас был план. Но у меня есть и личный интерес. Моя первая реакция на эту новость – мысль о том, что нет худа без добра. Да, мне обидно за нее, но еще я чувствую огромное облегчение.

Кеннеди остается в Чикаго. Я в Чикаго. Между нами ничего не должно измениться. Мы продолжим то, что начали.

Если, конечно, она этого хочет. А я думаю, что так и есть: она хочет быть со мной.

И пускай Кенни ничего не ответила на мое признание в любви, но, во‐первых, я сказал ей эти слова по другой причине. Кроме того, она всегда была на несколько шагов позади меня в этих отношениях. Я влюбился в нее три года назад и буду совершенно счастлив подождать, пока она наверстает упущенное.

Но то, что она лишена возможности получить новый жизненный опыт в новом городе, не означает, что я не могу подарить ей его здесь. И пусть Кеннеди не признается, насколько расстроена, мое призвание – смешить людей. Особенно ее.

Постучав в дверь, я жду ответа. Думаю, сотрудница на ресепшене позвонит и сообщит, что я уже поднимаюсь, потому что должна была проверить, есть ли я в списке возможных гостей. Это шикарный дом. Полы выложены белым мрамором. Из динамиков в вестибюле звучит классическая музыка. Консьерж провожает меня на ее этаж.

– Кто там? – спрашивает она из-за двери своей квартиры.

– Кен, это я.

Первое, что я вижу, когда Кеннеди открывает дверь, – полное замешательство на ее лице.

– Что ты здесь делаешь? Я как раз собирала сумку, чтобы переночевать у тебя.

– Можно войти?

Ее взгляд скользит по моему лицу, и я вижу, как судорожно она сглатывает, распахивая дверь в квартиру и впуская меня внутрь.

Здесь безупречно чисто, если не считать нескольких газетных разворотов с незаконченными кроссвордами, брошенных на столике в прихожей. Как будто каждый раз, возвращаясь сюда, Кеннеди понимала, что была слишком занята, чтобы разгадать хоть один, отбрасывала его в сторону и больше никогда не брала в руки.

– Все в порядке? – спрашивает она.

– Да, а у тебя?

– Я в норме, – Кеннеди снова отмахивается от меня. – И не хочу об этом говорить.

Она так и не захотела это обсудить.

– Хорошо.

– Мне сегодня к тебе не приходить?

– Конечно, приходить! Ты думаешь, я смогу уснуть без тебя? Скорее всего, нет, но я даже не хочу это проверять.

Она удивленно улыбается.

– Я подумал, может быть, сегодня ты захочешь развлечься? Есть множество вещей, которые ты не делала ни разу в жизни. Например, ты ведь никогда раньше в День независимости не любовалась салютом над Нэви Пир в компании собственного мужа?

Поджав губы, я наблюдаю, как на ее лице появляетсяулыбка.

– Нет, такого со мной не случалось.

Подойдя к ней, я запускаю пальцы в волосы, слегка откидывая ее голову назад.

– Хочешь? – Я провожу большим пальцем по ее губам. – Но предупреждаю: там будет вся команда.

Она без колебаний кивает в ответ:

– Звучит идеально.

Многоквартирный дом Кеннеди возвышается над Нэви Пир, так что прогулка до него займет лишь несколько минут. На самом деле, судя по виду из ее окон, который я оценил, пока она переодевалась, салют будет виден из ее квартиры не хуже, чем с пирса.

Но после того, как Кеннеди отказали в работе, о которой она так отчаянно мечтала, я хочу, чтобы она повеселилась в компании людей, которые будут в восторге, узнав, что она остается.

Я держу ее за руку, и на ней