Глава 43

Майк бродил уже целый час. Обычно это помогало ему успокоиться, но не в этот раз. И, видимо, решил он, уже и не поможет. Он вышел из дома своей матери, прошел через всю деревню, затем спустился к морю – и вдруг понял, что направляется прямиком к старому кладбищу, к отцовской могиле.

Он был ужасно зол с того самого злополучного дня, когда Эвелин рассказала ему про Джоша. Ко всему прочему, он чувствовал себя полным идиотом. Конечно, Эвелин его просто пожалела – его, беднягу, по уши влюбленного в ее внучку, которая, не сказав ему, обручилась с другим мужчиной. И, хотя эти мысли вызывали в нем вспышки гнева, в основном он чувствовал лишь грусть.

Затем, всего через несколько дней, ему позвонила Эвелин. Последовал странный разговор, в ходе которого Эвелин призналась, что все перепутала… ошиблась… что Труф вообще ни с кем не помолвлена. Все это наводило на мысли, что Труф вынудила Эвелин помочь ей исправить ситуацию, а той просто некуда было деваться. Полная чушь… но, по крайней мере, его больше не держат за дурака.

Больнее всего его ранило другое. Ведь он думал, что Труф особенная… что она та, кого он искал… Он доверился ей. Ни одной женщине он так не раскрывал свою душу – только ей одной. А в тот день, когда она пришла к нему в гости и он свозил ее в литейный цех посмотреть на его скульптуру… это было что-то непередаваемое… что-то очень личное. Когда коллеги по цеху благоразумно оставили их втроем: его, Труф и скульптуру, – затхлое помещение мастерской наполнилось какой-то совершенно новой энергетикой. Он сразу ее почувствовал, и ему казалось, что Труф почувствовала тоже. В каждом его творении была своя собственная энергия. Создавая очередную скульптуру, он познавал эту энергию… и с появлением каждой новой черточки она только нарастала. Для него это было своего рода таинство – и он решил поделиться чудом с Труф. Но оказалось, что для нее все это ничего не значит.

Когда они прогуливались по его участку и Том, его приятель, принял их с Труф за пару, он думал, что ей было так же приятно, как и ему. А после их поцелуя на пирсе, поначалу такого робкого, Майк почувствовал необычайный прилив энергии – ничего подобного он прежде не испытывал ни с одной женщиной.

Но теперь он понял, что Труф просто играла с ним. Все это было для нее не более чем забавой. Она и не заметила, что его нет рядом. А он не мог даже заговорить с ней… даже посмотреть ей в глаза. Каким же идиотом она, наверное, его считает! И все же… все же он не мог выбросить ее из головы.

Тут он очнулся и обнаружил, что стоит у могилы своего отца. Кто-то – очевидно, его мать – положил на нее свежие полевые цветы. С мраморного надгробия на Майка смотрела фотография его родителей: они стояли рядом, обнявшись.

Они любили друг друга самой преданной любовью, хотя, сколько Майк себя помнил, отцу всегда было трудно угодить. «Он такой строгий только потому, что хочет тебя защитить, – постоянно повторяла мать. – К тому же жизнь на ферме не сахар». Однако Майк рос с твердым убеждением, что разочаровал отца, а еще – что не испытывает ни малейшего желания управлять семейной фермой. Отец так и не смог простить ему решения посвятить себя искусству. А потом его трактор попал в аварию, и он погиб, так и не успев узнать, какого успеха добился его единственный сын.

Майк знал, что его последняя скульптура вызвала в художественных кругах настоящий ажиотаж, хотя ее еще не успели установить (это должно было случиться только на будущей неделе). Ребята из литейного цеха считали эту статую его лучшей работой. Он и сам был очень ею доволен, но сейчас чувствовал только глубокое разочарование и постоянно растущее беспокойство. Хоть бы Труф не пришла на церемонию открытия! Ему и без того будет тяжело.

Дорогу домой он срезал через поля и тропинки, ведущие к его участку. После смерти отца ферму продали, и мать построила дом поменьше на собственном участке. Майку по наследству тоже достался участок, и именно там он собирался построить дом и студию. Это было прекрасное место: три акра земли в укромной долине с небольшой речкой. В детстве он любил гулять здесь с собаками и ловить рыбу.

В последнее время он все откладывал этот проект, потому что был очень занят работой. Но больше медлить нельзя. Ему необходимо найти себе новый уголок и закрепиться в нем – только бы поскорее оказаться подальше от Эбботсвилля и от всего, что связывает его с домом № 24. Как только скульптуру установят, он скажет доктору Эду, что собирается съехать.

Вернувшись к матери, он выпил чашку чая на дорогу. Мари было шестьдесят три года, она активно участвовала в жизни местного общества и не менее активно занималась верховой ездой с двумя своими обожаемыми лошадьми. Кроме того, она очень близко сошлась с одним ветеринаром, и, похоже, их тесная дружба начала перерастать в нечто большее. Майк очень радовался за мать. Она была еще слишком молода, чтобы оставаться одной, а этот ветеринар ему нравился.

– Какой-то ты уставший, – заметила она, садясь напротив. – По-моему, ты перетрудился. Отдохни как следует – ты ведь закончил скульптуру. Съезди куда-нибудь развеяться.

– Обязательно, но попозже. Сейчас мне нужно заняться домом. Ты же знаешь, что он сам себя не построит.

– Я рада, что ты будешь жить рядом, – улыбнулась Мари. – Но не забывай, что силой тебя здесь никто удерживать не будет. Так что, если тебе захочется поселиться в другом месте, можешь смело продавать участок и уезжать.

Майк покачал головой:

– Ну нет. Мне здесь нравится. Осталось только все закончить.

– Ты знаешь, отец бы сейчас очень тобой гордился.

– Я, пожалуй, пойду. – Он встал из-за стола. – До пятницы.

– Да-да. Мы с Ричардом обязательно придем – такое событие пропустить никак нельзя!

* * *

Когда Несса вернулась в дом, ее охватило странное предчувствие. Сначала она пыталась списать все на то, что еще не до конца осознала происходящее. Просто поразительно! Оказывается, Рори уже давно обожал и боготворил ее, а она и не подозревала.

С того дня, когда он так чудесно пришел ей на помощь, спас ее от Райана и наконец признался в своих чувствах,