И ведь слезла, блин. Ну почти слезла.

Где–то на полдороги зависла на склоне с матюками и пожеланиями всем и полной мерой, переводя дух. Устала как собака. Мыслей никаких, кроме желания просто спрыгнуть и больше не мучиться. Пальцы стерты до крови, в зубах крошка скрипит. Внизу красота неимоверная, но очень далеко.

«Соларии нужна наша помощь?» — отчетливо раздалось в голове.

— Не знаю, как соларии, — честно призналась я, соглашаясь с глюками сразу и безоговорочно, — а мне бы точно помощь не повредила! Но бескорыстная! А то вон уже один, блин, помог! И сразу в родственники!

«Какая помощь нужна юной соларии?» — поинтересовался голос, не вдаваясь в дискуссии и что, немаловажно, не набиваясь сразу в родственники.

— Если есть из чего выбирать… — Я с трудом удержалась, чтобы не потереть лоб. Это было бы последним, что я сделала в своей жизни. — … то я бы хотела оказаться рядом со своими друзьями.

И тут прямо, можно сказать, из ниоткуда показались медузы–перевертыши в количестве семи штук. Они дружными, слаженными усилиями отлепили меня от скалы, хотя я активно сопротивлялась, чисто на инстинктивном уровне.

А вы бы себя как чувствовали, когда две медузы ласково держат вас щупальцами за задницу, две еще нежнее обнимают за талию и, что характерно, пол у них не определяется. Остальные три пытаются удержать мои руки, лихорадочно ищущие станнер, плазмоган или, на худой конец, камень. Ну, в общем, они со мной всей толпой справились и дружно потащили куда–то.

В сущности, тащили меня медленно и печально. Я даже слегка отошла от первоначального шока и поинтересовалась больше сама у себя, чем у медуз:

— Вот интересно, за каким фигом им это надо?

«Фига нам точно не надо, — раздался у меня в голове спокойный голос, — мы просто оказываем юной соларии необходимую помощь».

Вот не стала я с ними сильно спорить по поводу того, что они ошиблись и я не всякая там солария. Решила: хрен с ними, пускай ошибаются! Лишь бы к нашим доволокли, а то у меня компаса и карты местности нету. Куда идти — не знаю, а на крик, думаю, прискачет кто угодно, только не мои. У них сейчас овса не хватит для галопирования. Хотя, зная Страшилина… он и ядерный реактор на острие иглы соорудит и в кармане хранить будет. На всякий случай. Вдруг понадобиться обед там разогреть или чаю сварганить.

Пока меня медленно перебазировали, я успела слегка вздремнуть. Вот что значит здоровые нервы, крепкий дух и невозмутимость. Хотя, если честно, то тут больше стресс, усталость и наплевательство от глубокого истощения. Но я в этом все равно никому не признаюсь. Пусть будет военной тайной.

«Как юная солария хочет попасть к своим друзьям?» — прошелестел голос.

— Да скиньте меня где–то поблизости, — не подумав, выпалила я.

ДУРА! Сказочная. Всегда стоит помнить, кому что говоришь.

И ведь скинули, заразы. Натурально. Плюхнули вниз с пары метров и, помахав щупальцами, величественно уплыли.

[1] Сантали — земной язык. В данное время относится к ветви мунда австроазиатских языков, вместе с очень близкими языками мундхари и хо и рядом других малых языков образует подгруппу кхервари, а она, в свою очередь, вместе с языком корку объединяется в одну из двух главных ветвей мунда — северные мунда праязыки.

Глава 15

— Спасибо! — рявкнула я им вслед, потирая колени и пострадавшую пятую точку, и отправилась искать знакомые лица.

Лиц не обнаружилось. Зато из редкого кустарника торчала чья–то слегка знакомая задница. И нарывалась на неприятности, просто напрашиваясь на волшебный пендель. Но я же добрая, блин. И гуманная до отвращения.

Поэтому не пнула, а позвала сиятельного гаденыша опять.

— Лайон! — еще громче рявкнула я, начиная нервничать. Вот не нравился мне сиятельный в такой необычной позе. — Что ты тут делаешь?

— А? — с трудом выполз из укрытия мужчина и помотал головой, как норовистая лошадь. Я в кино видела, как эти ископаемые животные так делали. — Это что ты тут делаешь, когда все тебя ищут? — и уселся на землю, глядя на меня шальными глазами, полными муки. — Но если ты уже тут, то скажи мне на милость, ты ее не видела?

— Кого это «ее»? — подозрительно поинтересовалась я, оглядываясь с большой опаской. — Хоситу?

— Да причем здесь эта дрессированная оглобля? — поморщился Лайон, смахивая с лица прилипшую прядку золотых волос, стянутых в небрежный хвост. — Я говорю о НЕЙ!

Вот так и выдал, прямо с большими буквами. Я заморгала, потрясла головой, похлопала себя по уху, опять поморгала… запустила пальцы к себе в короткие волосы, чтобы не попытаться пощупать лоб сиятельного на предмет жара. Не поймет он моей заботы, шовинист древоголовый.

— Лайон, колись, — спросила осторожно, — а пока меня не было, вы чего–нибудь местное ели, пили или нюхали?

— Все тебя искали, — отмахнулся от меня мужчина, снова разворачиваясь тылом и уползая в кусты, — и до сих пор ищут. То–от никак не может успокоиться. Говорил я ему, что такие, как ты, просто так не пропадают. Тебя либо похитители должны были вернуть с дополнительной оплатой, либо ты сама бы пришла с похитителями.

— Ну хорошо, — пропустила я мимо ушей этот саркастический выпад, — они меня ищут. А ты кого ищешь? И вообще, что ты тут делаешь?

— Меня не взяли, — раздалось из–за кустов, — потому что у меня нога сломана. Велели тут сидеть и ждать, пока они нагуляются и на местные красоты насмотрятся. Я и ждал, потом слегка придремал… и тут пришла ОНА.

— Да кто ОНА?!! — не выдержала я, притопнув ногой. — О ком ты говоришь с таким придыханием?

— ОНА такая… — снова выполз из сиреневых насаждений мужчина и уставился на меня с тоской. — Такая… — попытался подобрать слова и выдал: — ОНА такая одна! И я должен ее найти! Я не могу ее потерять!

— Где? — я уже совсем ничего не понимала. Нет, я знаю, что перелом — это болезненно, но всегда думала, что при этом болит сломанное место, а не голова. — Где и кого ты должен найти? Ты можешь все нормально