от странной смеси злости и... чего-то тёплого.

Дверь открылась, и Лука вышел. На нём были обычная чёрная футболка по фигуре и голубые джинсы. Ничего вычурного, но взгляд было трудно оторвать: свежий, выспавшийся, чисто выбритый, с волосами как будто только что с кровати. Тёмные очки добавляли ему немного хищности.

Лука обошел машину, распахнул дверцу и, улыбнулся.

— Привет. Скучала? — В его голосе звучала скорее уверенность, чем вопрос. Маша удивленно подняла брови.

Она почувствовала, как сердце предательски застучало сильнее.

Ага, соскучилась..Только этого не хватало - самой себе в этом признаваться.

Лука жестом указывая на машину пригласил ее внутрь.

— Садись.

— И что это должно значить? — холодно спросила Маша, не торопясь подходить. — Вчера тебя не было, сегодня ты тоже исчез. Даже твой отец спросил меня за завтраком, куда ты делся.

Лука лишь усмехнулся и, не убирая руки с дверцы, спокойно продолжил.

— У меня были дела. Но сейчас я свободен и готов отвезти тебя куда скажешь.

В его голосе не было ни капли извинений, ни намёка на объяснения. От этого Машу аж перетряхнуло, но при этом что-то внутри нее стало оттаивать. Само его появление, его уверенность действовали на Машу сильнее, чем она хотела себе признаться.

— Я собиралась забрать подарок для твоего отца, — сухо ответила она, проходя мимо.

— Тем более, — заметил Лука, — уместно, что поедем вместе. Он будет доволен.

И улыбнулся своей фирменной улыбкой: чуть нахальной, самоуверенной, словно заранее знал, что она не сможет отказаться.

— Что ж. Прекрасно. — Маша забралась в машину и сразу же пожалела, что надела этот дурацкий сарафан – он оказался короче, чем нужно. Как только она устроилась в кресле, юбка задралась, оголив большую часть бедра. Щёки тут же залились краской.Блин, ну как назло! Как будто специально пытаюсь его зацепить. Сейчас точно подумает, что я ради его внимания так разоделась.

И пока Маша судорожно пыталась одернуть юбку, Лука прислонившись к машине смотрел на неё. Как-то пристально и оценивающе, да еще и с этой улыбкой… Маша не понимала, ей то ли хотелось злиться, то ли самой улыбнуться.

Лука сел в машину, и в этом маленьком пространстве его присутствие заставляло её нервничать. Воздух как будто стал гуще, Маша отвернулась к окну, стараясь смотреть на дорожку во дворе.

Ремень безопасности ни в какую не поддавался. Маша дёргала его то в одну, то в другую сторону, но лента застряла. Лука чуть склонил голову и с ленивым интересом заметил.

— Ты как будто воюешь с ним. Дай помогу.

— Не нужно! — чуть ли не выкрикнула она, но ремень всё равно упорно не двигался.

Лука протянул руку, одним ловким движением подхватил ленту и защёлкнул её в замок. Действие заняло секунду, но для Маши оно растянулось в вечность. Его ладонь на миг коснулась её груди - случайно, но достаточно, чтобы по телу пробежал горячий ток. Маша отшатнулась и поджала губы.

Блин. Почему я так на него реагирую? Я же должна злиться. Да я и злюсь вообще-то!

Лука усмехнулся, видно, заметил её реакцию, но промолчал. Просто завёл машину, и они поехали.

Они практически долетели до мастерской. Это было слишком быстро для Маши, она едва успела настроиться на поездку, как спортивная машина Луки уже свернула в узкую улочку старого квартала. Асфальт сменился неровной старенькой брусчаткой, и Маша невольно крепче вцепилась в подлокотник. Лука был расслаблен за рулём, на губах играла легкая улыбка, будто всё происходящее его забавляло. И это ужасно раздражало Машу.

Чего это он такой довольный?Она сама сидела рядом вся напряжённая, едва справлялась с собственными мыслями и чувствами, будто на иголках. От одного его случайного прикосновения у неё внутри словно включался ток.А он еще и улыбается, кидает ехидные взгляды, будто ничего не происходит.

Мастерская оказалась в тихом переулке, за массивной дверью из тёмного дерева, и когда они вошли внутрь, Маша буквально ахнула.

Белые стены, с кое-где облупившейся штукатуркой. Здоровенные полки из массивного красно-коричневого дуба, видно, что старые. На полках стояли вазы, шкатулки, бронзовые подсвечники, старые книги в кожаных переплетах. Пахло маслом для дерева и чем-то древним, как будто даже пылью. И картины - их тут были десятки! Картины висели на стенах или просто стояли, прислоненные друг к другу.Прямо история в красках.Маша почувствовала себя, будто попала и в мастерскую художника, и в антикварный магазин сразу. В груди защемило от восторга - настолько красиво и атмосферно было вокруг.

Лука стоял чуть позади и с каким-то странным выражением наблюдал за её восторгом. Ему нравилось смотреть, как у неё загораются глаза, как она забывает про свою сдержанность и позволяет эмоциям вырваться наружу. И он сам невольно улыбнулся, мягко, без обычной иронии.

— Добрый день, — Маша первой подошла к мужчине за кассой, седовласому итальянцу в жилете.

Он тепло улыбнулся, и выслушав, зачем они приехали, достал упакованный тубус из-под прилавка. Хозяин мастерской с энтузиазмом начал рассказывать о Вернацце и Чинкве-Терре, о том, как сам бывал там не раз молодым. Голос у него был тихий и неспешный, будто перелистывание старой книги. Они с Лукой молча слушали, кивали. Маша поймала себя на мысли, что в такие моменты и приходит понимание, почему итальянцы так любят свои традиции: мужчина говорил с такой любовью и гордостью о своём крае. Когда они вышли на улицу и сели в машину, Маша сразу развернула картину. От красоты полотна захватывало дух.

На картине сияла площадь на набережной Вернаццы: пёстрые домики, расположившиеся вдоль моря, узкие улочки, ведущие вверх по склону. Старинная сторожевая башня и каменные руины замка на высокой скале. Всё это утопало в розово-золотом свете заката, который превращал море в жидкое золото.

— Какая красота… — выдохнула Маша.

Она как будто слышала плеск волн и звон голосов на площади. В картине была жизнь, радость и одновременно какая-то тихая грусть.

Лука посмотрел на изображение и вдруг посерьёзнел. Его глаза, обычно весёлые или ироничные, стали глубже и них Маша заметила промелькнувшую грусть.

— Это место… Отец рассказывал, мама очень любила его, — сказал он негромко.

Маша подняла на него взгляд.

— Какой она была? Твоя мама?

Он замолчал на несколько секунд, будто собираясь с мыслями. Потом всё же продолжил.

— Я был слишком мал. Мне и Алессандро тогда было около пяти. Но я помню… её глаза. Добрые и поразительно красивые. И улыбку.