тебя его любить, — заверил он, и в его бархатном баритоне сквозь привычную надменность пробивалась искренность. — Так же, как когда-то меня научил отец, еще совсем мальчишкой.
Он подошел ближе к окну, стоя рядом с ней, но вглядываясь куда-то вдаль, будто вспоминая.
— Он посадил меня на свой старый «Альфа Ромео», научил любить скорость. — и мысленно добавил.
«Скорость стирает все границы между небом и землей, между страхом и свободой. Это единственный способ обогнать даже собственные тени».
Лука обернулся к Маше, и в его взгляде она увидела не наследника империи, а того самого мальчишку, впервые ощутившего вкус свободы.
— Запах жженной резины и бензина с тех пор для меня пахнет не опасностью, а… возможностью вырваться. Хочешь почувствовать то же самое?
Маша, к своему удивлению, почувствовала не сопротивление, а острое любопытство. Ей вдруг захотелось заглянуть за эту броню, увидеть настоящего Луку: не язвительного, холодного и властного, а увлеченного, восторженного.
— Хорошо, — неожиданно согласилась она. — Но, если я буду кричать от ужаса, виноват будешь только ты.
— Обещаю, ты будешь кричать совсем по другой причине, — его улыбка стала шире, откровенно-соблазняющей. И через пятнадцать минут его спортивная машина уже летела по трассе в сторону Монцы, а Маша, глядя на его профиль, ловила себя на мысли, что этот человек настоящая загадка, разгадывать которую было и страшно, и безумно интересно.
Автодром в Монце встретил их тишиной: пустые трибуны уходили ввысь, а знаменитая трасса петляла у их ног длинной лентой асфальта. Маше было странно осознавать: глядя на эту безмолвную картину, она с трудом верила рассказам Луки о том, что всего несколько месяцев назад здесь, во время этапа Формулы -1, все пространство взрывалось ревом моторов, а трибуны дрожали от оглушительного гула тысяч зрителей. Сейчас же здесь царила напряженная, звенящая пустота, будто сама трасса затаилась в предвкушении нового витка безумия.
Лука припарковался, и они направились к административному зданию. Он быстро переговорил с парой сотрудников на итальянском, легко обменявшись парой шуток, которые заставили тех рассмеяться. Маша уловила лишь некоторые отдельные слова: «...подготовим для синьорины…», «...осторожно на первом повороте...».
Через несколько минут они, переодевшись в специальные костюмы, захватив шлемы и все необходимое, вышли на самый край трассы: асфальт под ногами казался еще горячее, чем на парковке, от него тянуло запахом раскаленной резины. На трассе уже ждал одинокий гоночный болид: низкий, приземистый, с глянцевым белым кузовом.
— Сначала посмотришь на то, как это выглядит со стороны, — сказал Лука, надевая перчатки. — Усвоишь теорию, прежде чем перейти к практике.
Лука спустился вниз и ловко запрыгнул внутрь болида, через мгновение тишину разрезал оглушительный рев мотора. Маша, завороженная, наблюдала, как машина выписывает идеальные траектории на пустой трассе, оставляя за собой лишь размытый след в нагретом воздухе.
Когда он вернулся, снимая шлем и освежая мокрые от пота волосы, в его глазах горел уже знакомый Маше азарт.
— Теперь твоя очередь, — его губы тронула ухмылка, когда он указал на притаившегося у обочины ярко-красного зверя. — Но расслабляться не советую, здесь тебе предстоит поработать.
Маша замерла, переводя взгляд на узнаваемый силуэт феррари: низкий, широкий и агрессивный, он выглядел готовым сорваться с места в любой миг. Красный алюминиевый кузов пылал на солнце, словно раскалённый уголь.
— Знакомься, твой новый коллега, — Лука легко откинул легковесную дверь, пропуская Машу вперед. — Занимай место штурмана. Освоим трассу вместе.
Он сделал жест, приглашая её внутрь.
— Ну что..трусиха? Готова услышать, как поет асфальт?
Маша невольно замерла, охваченная смесью страха и любопытства. Эта машина не обещала комфортной поездки, но она обещала переживание.
— Правила безопасности, — голос Луки вернул ее к реальности. Он протянул ей шлем. — Без этого никуда.
Она взяла шлем, неловко пытаясь надеть его, но пальцы плохо слушались. Лука молча перехватил шлем из ее рук.
— Дай я.
Его уверенные и теплые пальцы быстро справились с застежкой, движение было профессиональным, и в тоже время в нем была какая-то интимная нежность. Лицо Маши оказалось в сантиметрах от его, и она почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Лука задержал взгляд всего на секунду и в его глазах она прочитала не только инструктаж, но и обещание..чего-то большего.
Он пристегнул ее ремнями, которые сдавили грудь с почти болезненной плотностью. Мир сузился до лобового стекла, руля и его профиля рядом.
— Готовься, — его голос прозвучал в динамиках шлема приглушенно и властно.
И началось.
Первые метры были плавными, но когда они выехали на прямую, Лука до упора выжал педаль газа. Машу с силой вдавило в кресло, из груди вырвался непроизвольный вздох. Ветер, за пределами кабины превратился в вой, солнце слепило, асфальт плавился.
Маша зажмурилась, вцепившись в подлокотники, но затем заставила себя открыть глаза. Скорость была не просто быстрым движением, она была физическим ощущением. Это было ощущение полета, почти полной потери контроля и головокружительной свободы. Страх не исчез, превратившись в острый, пьянящий восторг.
Лука входил в повороты с идеальной точностью, его руки на руле были тверды и уверенны. Он бросал на нее быстрые взгляды, и она видела в его глазах то же самое опьяняющее безумие, что чувствовала сама. Лука вдруг рассмеялся, и его смех, приглушенный шлемом, звучал удивительно живо.
Когда машина наконец замерла в зоне пит-стопа, наступила оглушительная тишина. Тело Маши дрожало мелкой дрожью, сердце колотилось, и она с трудом сняла с себя шлем, оставив его внутри и отстегнула ремни, руки тряслись.
Она обернулась и посмотрела на Луку, он уже стоял на асфальте, снимая перчатки. Одним точным движением расстегнул замок гоночного комбинезона и скинул верхнюю часть, оставшись в простой темной футболке. Ловким движением он снял шлем и небрежно положил его на горячий капот машины, его волосы были взъерошены, на лбу блестели капельки пота, а глаза горели ликующим, диким огнем. От него исходил жар разгоряченного тела и пахло бензином.
Лука протянул руку, чтобы помочь Маше выбраться, и едва ее ноги коснулись земли, притянул к себе. Не было ни слов, ни вопросов, а только эта всепоглощающая, животная реакция на выброс адреналина. Его руки обхватили ее талию, прижимая к себе так сильно, что она почувствовала каждый мускул его напряженного после гонки тела.
Губы нашли ее губы с требовательной, почти грубой страстью. Их поцелуй был жарким, влажным, с соленым вкусом разгоряченной кожи и сладким привкусом свободы. В нем был и рев мотора, и
