Володя поднял на него заинтересованный взгляд.

— Я думал, это что-то языческое.

Юра пожал плечами.

— Ну, может быть, я точно не помню. Но забавляет сам факт, что это сейчас мы ёлку украшаем кукурузой, а раньше её украшали всякими внутренностями животных… И, наверное, людей.

— Мда… — задумчиво протянул Володя. — Хорошо, что мы живём не во времена кельтов.

— К слову о символизме! — Юра вынул из газеты небольшую стеклянную красную звезду. — Ты посмотри!

Володя вздохнул:

— Вот сразу в голове гимн СССР заиграл.

— Да уж. Во всём мире звезда на ели всегда означала Вифлеемскую звезду, и только в Советском Союзе она означала коммунизм! — И Юра, кривляясь, поставил звезду себе на голову.

Володя засмеялся.

— Тебе идёт красный.

Повисло секундное молчание. Володя посмотрел Юре в глаза — тот улыбался.

— Ты тоже подумал о галстуке?

— Ага.

— До сих пор, кстати, не умею их завязывать.

В итоге ёлка осталась без звезды — она оказалась слишком тяжёлой и падала с верхушки. Но чего добру пропадать — Юра поставил её на телевизор. С гирляндой они сглупили — нужно было сперва обмотать ею ёлку, а уже потом вешать игрушки. И теперь Володя четверть часа мучился, чтобы аккуратно пропустить провода между ветками, ничего не зацепив и не обрушив саму ёлку на пол с низкого кофейного столика. В итоге один серебристый шар всё же сорвался и упал на пол.

— Блин! — воскликнул Володя, обеспокоенно глядя на россыпь осколков под ногами.

Он принялся собирать их, но Юра тут же приказал:

— Не трогай, сейчас принесу веник!

Володя поднял на него взгляд, виновато сказал:

— Ага, и ещё пластырь принеси, — и показал палец с тонким, сочащимся кровью порезом.

Юра закатил глаза и ушёл в спальню. Через пару минут вернулся с целой аптечкой.

— Давай сюда, — приказал, доставая ватный диск и перекись водорода.

— Юр, да тут царапина, просто пластырем заклеить…

— Ага, конечно. Знаешь, я когда-то вот так же точно порезался игрушкой, кровь почти не шла. Но через пару дней у меня загноилась вся фаланга пальца, а ещё через неделю слез ноготь. Так что давай сюда.

Обойдя осколки на полу, Володя сел в кресло и послушно протянул Юре руку. И, в принципе, он был бы согласен разбить ещё штук десять игрушек и ещё столько же раз порезаться, если бы Юра вот так заботливо протирал и заклеивал ему раны.

Потом они всё же убрали остатки разбитого шара, прикрепили наконец злосчастную гирлянду и протянули удлинитель к окну, рядом с которым стояла ёлка. Потом ещё искали переходник, чтобы подключить советскую гирлянду к европейской розетке, и Юра, приглушив свет, сказал:

— Ну наконец-то! Раз, два, три — ёлочка гори! — и включил гирлянду.

По погружённой в полумрак комнате тут же разлился тёплый золотисто-оранжевый свет. Огоньки подрагивали, отражались в стеклянных игрушках, за окном кружился снег, и комната вмиг преобразилась.

— Эх… — вздохнул Юра. — Это стоило того, чтобы перелопатить всю подсобку. — Он упёр руки в бока и задумчиво хмыкнул: — Знаешь, чего не хватает?

— А?

Он подошёл к телевизору, покопался в стопке лежащих рядом с ним дисков.

— Вот!

Володя посмотрел на обложку и протяжно вздохнул:

— «Каждый Новый год…»

— «…тридцать первого числа… — подхватил Юра, — …мы с друзьями ходим в баню…»

Володя помотал головой, закатывая глаза:

— Нет! Каждый Новой год этот дурацкий фильм крутят по всем каналам. Даже не включая телевизор, всё равно где-то на него наткнёшься, это же невозможно…

— Сто лет его не видел! Это у вас крутят, а у нас нет. Давай посмотрим!

— Как же он достал!

— Решено!

Ну а разве мог он отказать? Это Володя привык ко всем этим традициям постсоветского Нового года, в том числе и к «Иронии судьбы» как к бессмертной классике. Но для Юры это кино было чем-то совершенно необычным, родом из далёкого прошлого.

— Как странно, — сказал Володя, садясь на диван рядом с Юрой. На экране телевизора уже вылезли вступительные титры. — Сидим в Германии, а Новый год у нас аутентично совковый.

— Ну а что в этом плохого? В СССР ведь было и хорошее. — Юра вдруг посмотрел на Володю, улыбнулся и сжал его руку, лежащую на диване. — Мы с тобой там были, например.

Володя хотел сказать, что и сейчас они есть, здесь, вместе, но почему-то промолчал. Только переплёл их пальцы и кивнул.

Оказалось, что сюжет фильма Володя знал не так уж и хорошо, как думал. Он не смог вспомнить, когда в последний раз смотрел обе серии целиком — может быть, лет десять назад? Всегда переключал, случайно натыкаясь, или, попадая на него в гостях, никогда не обращал внимания. Даже в голову не приходило сесть и посмотреть от начала до конца.

Юру затянуло не на шутку — он искренне смеялся, что-то постоянно комментировал и даже мычал в такт песням. Было невозможно не проникнуться его настроением, и Володя тоже увлёкся фильмом.

Приглушённый свет, перелив ёлочных огней, запах мандаринов, которые они жевали вместо обеда, Юра рядом. Он уже отпустил Володину руку, но в течение этих нескольких часов постоянно то брал её снова, то укладывал голову Володе на плечо, то трогал колени. А Володя и не помнил, когда в последний раз ему было настолько спокойно. Когда его не волновало, что происходит во внешнем мире. Когда всё, что ему было нужно, что доставляло радость и дарило уют, находилось рядом.

Он опомнился, лишь когда заиграла финальная песня, а на экране пошли титры. За окном давно стемнело, а стрелка часов ползла к семи вечера.

— Вот блин, оливье же! — опомнился Володя, вскакивая с дивана.

— Володь, да не убежит он никуда!

Готовить на небольшой Юриной кухне оказалось непривычно и неудобно. Володя то и дело задевал локтями и бёдрами угол стола, а один раз чуть не