— Ну вот. Ради одного Рождества я ленюсь, а на Новый год обычно тоже к друзьям ухожу. И в этом году звали, но я отказался… — Он немного повертелся, устраиваясь поудобнее, зевнул.

Такими темпами немудрено было и уснуть: Юра под боком, слишком уютно и хорошо.

— И почему отказался? — негромко спросил Володя.

— Я уже знал, что ты приедешь. Хотел отметить с тобой.

— Итак, в этот раз ты дома и не один, а значит… — протянул Володя и покосился на сонного Юру. — Отставить сонливость! — скомандовал он и потрепал Юру по волосам. — Ну-ка вставай!

Юра возмущённо замычал:

— Зачем? Я так хорошо лежу…

— В следующем году отоспишься!

Растрёпанный и недовольный, Юра медленно, будто отклеиваясь от его плеча, сел и хмуро уставился на Володю:

— Ну что?

— Будем наряжать дом! Доставай всё, что у тебя есть: мишуру, дождик… что там ещё?

Юра задумался и неуверенно пробормотал:

— Но у меня нет украшений.

— Как это нет? Ты же говорил, что наряжал дом с Йонасом.

Юра смущённо улыбнулся и протянул:

— Ну, понимаешь… Когда мы расстались, я психанул и выкинул все его вещи.

— Ясно, — хмыкнул Володя.

— Хотя, — вспомнил Юра, — у меня где-то была гирлянда, но вроде она перегорела… А может, и нет…

— Ёлки нет, гирлянды нет… — Володя вздохнул. — Хоть снежинки из бумаги вырезай.

— Ёлка! — вдруг воскликнул Юра и даже как-то оживился.

— Что, ёлка? — не понял Володя. — Я думал, что тридцать первого купить ёлку у вас невозможно.

— Купить-то да… — Юра вскочил с дивана и устремился в коридор, странно улыбаясь и что-то бормоча себе под нос.

Когда Володя вышел следом, тот уже открыл невысокую дверцу под лестницей — за ней скрывалась небольшая кладовка. Стоило лишь мельком взглянуть на неё, чтобы понять — на поиск чего-то нужного в ней уйдёт как минимум вечность.

— Володь, притащи табурет с кухни! — скомандовал Юра. Согнувшись, он переступил порог кладовки и, оказавшись внутри, выпрямился.

Следующие пятнадцать минут он матерился на русском, потом ругался на немецком, потом чихал от пыли. Что-то гремело и падало, на пол валились отвёртки, какие-то коробки, пустые фоторамки, скотч, книги, кассеты… пылесос.

Ещё через десять минут наконец раздалось победное «Нашёл!», и Юра чуть не грохнулся с пошатнувшегося табурета. Володя успел придержать его за бёдра, а потом забрал у него большую увесистую картонную коробку. В ней что-то шуршало и позвякивало, а на боку аккуратным почерком обычной синей ручкой было выведено: «Новый год».

— Значит, украшения у тебя всё-таки есть? — уточнил Володя.

Юра как-то странно ухмыльнулся:

— Сейчас увидишь. Будет уродливо, но прикольно.

Они отнесли коробку в гостиную. Юра открыл её, и первым, что вытащил оттуда, было нечто зелёное, пластмассовое и смутно знакомое. Что этим «нечто» оказалась старая искусственная ёлка, Володя понял только тогда, когда Юра достал нижний ярус — колесо со спицами-ветками.

— Боже мой, какой раритет! — воскликнул Володя.

Юра засмеялся.

— В детстве я просто ненавидел эту ёлку, серьёзно! Она такая кривенькая, лысенькая и страшненькая.

— У нас тоже такая была. — Володя улыбнулся. — По-моему, она у всех в Совке была. Но, блин, откуда она у тебя?

Он взял в руки деревянную крестообразную подставку, засунул в неё палку, присоединил к ней ещё одну, поставил на пол. Затем опустился на колени и стал нанизывать ярусы. Юра сел напротив, принялся помогать.

— Оттуда и есть! — ответил он. — От родителей осталась.

— Слушай, всё равно не пойму. Неужели вы везли её из Харькова, когда переезжали сюда?

Володе было сложно представить, что при переезде в другую страну люди стали бы брать с собой вообще всё, даже ёлку.

— Не знаю, что тебя удивляет, — весело ответил Юра. — Вообще-то, моя мама хоть и наполовину, но всё же была еврейкой.

Володя посмотрел на него и закатил глаза.

— Что? — рассмеялся Юра.

Он закончил с последним ярусом ёлки, отошёл на пару шагов, склонил голову, разглядывая, что у них получилось.

Зрелище было и правда уродливое: скособоченная коричневая деревянная палка, а на ней плоские блины пластмассовых колючих веток.

Но ностальгию вызывало.

— Как сейчас помню, — сказал Юра, — как мать ругалась с отцом из-за этой ёлки. Ну нереально ведь троим людям утащить всё нажитое за жизнь. Отец говорил, чтобы бросила чёртову ёлку, мол, наследие тем, кто въедет в квартиру после нас. И, вообще-то, она сперва согласилась, отдала коробку — не новым жильцам, а подруге. Мы думали, надо же, подарила! Ага. Договорилась с подругой, чтобы та выслала коробку почтой.

— Слушай, ну, вообще-то, бережливость — очень хорошая черта характера, — заметил Володя.

Юра рассмеялся.

— Не спорю. Жаль, что этим я в маму не пошёл.

Володя принялся смотреть, что ещё хранилось в коробке. Выудил гирлянду, аккуратно намотанную на свёрнутую газету.

— Ого! Юра, да это же настоящее сокровище!

У Володи была такая же в детстве. Белые свечки на зелёных подложках крепились на ветки прищепками, чтобы не висеть, а стоять как настоящие свечи. Но самым очаровательным в них были лампочки — оранжевые, как живой огонь, в темноте они мерцали тёплым светом. Не то что современные четырёхцветные гирлянды, которые ужасно раздражали Володю, когда он забывал их выключить ночью.

— Да, это тоже раритет. Ты смотри, там ещё куча советских игрушек лежит!

Володя снова заглянул в коробку. Под слоем газет обнаружились аккуратно сложенные игрушки — каждая завёрнута в бумагу. Юра присоединился к Володе, стал разворачивать их, извлекая на свет шарики, сосульки, грибочки, шишки, миниатюрных снеговиков и прочее-прочее…

— О, вот так наследие Хрущёва! — воскликнул Володя спустя несколько минут, достав из коробки стеклянную кукурузу. — Как будто в детство вернулся, ну серьёзно!

— А ты вообще знаешь, что наряжать ёлку — это обряд, который к нам пришёл то ли от древних кельтов, то ли от викингов? — спросил Юра, забирая