Юра показался в дверях спальни.

— Просторно у тебя тут, — он обвел взглядом комнату. — Не страшно по ночам одному?

— А кого мне бояться? Призраков пионеров-героев?

Юра прыснул.

— Духа графини, которая ищет по ночам свою брошь.

— Да-да, точно, — улыбнулся Володя.

От упоминания героини придуманной ими когда-то страшилки на душе стало одновременно и тепло, и грустно.

Володя наконец нашел плед, схватил в охапку вместе с одеялом и подушками.

— Давай помогу. — Юра бросился к нему, подхватил стопку постельного белья. На мгновение они случайно коснулись руками. Володя, ощутив тепло Юриной кожи, внутренне встрепенулся, но виду не подал.

В гостиной проснувшаяся Герда широко зевнула, устрашающе раззявив зубастую пасть, но тут же высунула язык.

— Потеряла нас, да? — бросив свою ношу на диван, Юра присел рядом с собакой, стал трепать длинную шерсть.

Володя разложил диван, застелил его, краем глаза наблюдая за щенячьими ласками этих двоих. Умиляло, как быстро Юра понравился собаке. К Володе она привыкала с месяц, всё порыкивала, не давала гладить себя, грозилась укусить, а тут…

— Готово. — Володя положил подушки и принялся собирать посуду со стола. — Тебя нужно будить утром?

— Я сам проснусь — у меня режим. — Юра присел на край дивана, глянул на Володю снизу вверх. — Спасибо.

— Да не за что. Оставить тебе Герду, чтобы отпугивала призраков?

Юра улыбнулся и пожал плечами.

— А она сама не против?

— Не знаю. — Володя обратился к собаке. — Герда? Где будешь ночевать? Или ты уже выспалась?

Услышав, что обращаются к ней, собака радостно тявкнула.

— Понял. Ну, захочешь — приходи. — Он повернулся к Юре и тихо сказал: — Спокойной ночи.

— Gute Nacht, — подмигнул Юра.

Сон не шел. В голове шумели мысли.

Юра в его доме — спит на его диване. Хотелось встать, выйти из спальни и проверить — правда ли? Не привиделось ли? Но нужно было спать.

Володя и так уже пропустил целый день работы. Хорош начальник, Брагинский завтра ему плешь проест, что бросил одного на передовой. И не поспоришь — на Володе вся ответственность, это его бизнес, его компания и его деньги.

Но, вообще-то, он не жалел. Он согласился бы ещё пару раз пережить безумие последних дней, пожертвовал бы работой и деньгами, если бы в итоге его ждала встреча с Юрой.

А о чём думал Юра, глядя на Володю? Каким его видел? Да, выглядел он сегодня не самым лучшим образом. После долгого полунаркотического сна, с кругами под глазами, бледный, растрепанный, нервный… Стоило ли всю жизнь быть педантом, всегда следить за фигурой и внешним видом, чтобы в один из самых важных дней предстать перед столь значимым для него человеком вот таким.

Володя даже нервно хохотнул.

Нужно было заставить себя уснуть. Но без таблеток — это бесполезно. Володя и раньше-то не спал без снотворного, к которому в итоге привык… А с такими эмоциональными качелями уснуть без него точно не выйдет.

Но вчерашний препарат после прошлой ночи не вызывал доверия. Вдруг его опять вырубит так, что и выстрел из пушки не разбудит?

Он снова ухмыльнулся, глядя в потолок. Действительно — весело будет Юре, когда он не сможет утром его растолкать…

Володя дотянулся до тумбочки, пошарил рукой в ящике, нашёл блистер старого снотворного. Разочарованно бросил его обратно — пустой.

Отвернувшись от двери, с головой укрылся одеялом. Спастись от мыслей это не помогло, к тому же от соприкосновения с постелью заныли спина и ягодицы.

Всё должно было быть по-другому. Он должен был дождаться окончания вчерашнего концерта, должен был пробиться за кулисы, в гримерку или черт его знает, что там у дирижеров есть. Постучаться, войти, аккуратно прикрыв за собой дверь… Сказать: «Привет, Юра. Это я, помнишь? Лето восемьдесят шестого, пионерлагерь под Харьковом. Я был там вожатым. Мы любили друг друга…»

И все было бы значительно легче, проще. Не будь ещё тогда горящих огнём полос на спине, и дикого стыда, и полубезумного состояния…

Всё должно было быть по-другому ещё двадцать лет назад. Он не должен был отталкивать Юру и предавать его. Должен был понять, что это никакая не «болезнь», а любовь. Должен был ценить чувства — и свои, и Юрины, позволить ему приехать в Москву тогда. Ведь стоило бы только его увидеть — наверняка возмужавшего за два с лишним года, но все такого же родного и любимого… И всё — не было бы между ними километров и зря прожитых лет, не было бы срывов, обожженных рук и отметин на спине.

Потому что был бы Юра.

Или нет? Или они вскоре разрушили бы отношения, расстались навсегда, не желая больше видеть друг друга, и у Володи в гостиной сейчас было бы пусто?

Володя сдался. Он не мог отключиться, не мог перестать думать.

Он достал блистер с таблетками Игоря, вытащил одну, с трудом разломил и сунул половинку под язык. Во рту разлилась невыносимая горечь. Володя попытался проглотить, но от едкого вкуса горло свело спазмом. Запить бы…

Он тихонько спустил ноги на пол, аккуратно сел на кровати, нашарил на тумбочке очки. Приоткрыв дверь спальни, шагнул в гостиную. Думая о том, лишь бы не разбудить Юру, сразу и не заметил тусклый свет ночника.

А когда заметил, ощутил, как внутри все леденеет.

Юра сидел на диване, смотрел на него странным взглядом, а на его коленях лежала раскрытая старая тетрадь — «История болезни».

Володя сдержал порыв тут же рвануть к нему, забрать тетрадь, порвать её или лучше — сжечь, бросив в тлеющий камин. Но застыл. Вгляделся в лицо Юры, пытаясь прочесть на нём понятные эмоции: хотя бы злость или, может, обиду. Жалость, в конце концов. Володя не понимал его взгляд. Он был нечитаемым и таким тяжелым, что хотелось отвернуться.

Володя опустил голову, быстро дошел до кухонного стола, налил себе воды