У Марики все не шли из головы странные слова колдуньи про смерть. Видно было, что та действительно обладает даром, да немалым. Возможно даже, подобным Зимогорову. Вдруг захотелось вымыться в бане до скрипа, чтобы убрать это ощущение липкого страха. Да еще Катька со своими планами! Хотелось взять ее за плечи, встряхнуть хорошенько и закричать ей в лицо: мой княжич, мой, не смей даже смотреть в его сторону!

Домой женщины вернулись уже темной ночью, обе встревоженные, недовольные и молчаливые. Марике очень хотелось поговорить с Ольгом, но она решила, что утро вечера мудренее. Наверное, зря. Всю ночь ворочалась на удобной и мягкой постели, думала о всяком… А наутро Ольга не нашла. Марфа сказала, что еще на заре к нему прибежал мальчишка и позвал в совет, срочно, прямо сейчас. Видать, стряслось что-то.

Жизнь же в доме текла своим чередом: проснувшиеся домочадцы завтракали на кухне, или приходили с мисками за кашей, или, довольствуясь ломтем хлеба с сыром, убегали по важным делам. Женщинам было проще, никуда бежать им было не нужно. Марфа с Марикой взялись помогать поварихе с обедом: чистить овощи, ощипывать птицу. Закончили, Оленку и Ждана посадили перебирать лук, а сами вышли во двор, смотреть, как Варвару Сельва учит ездить верхом на коренастой степной лошадке. Лошадка была очень спокойная, пожалуй, на такую и Марика бы рискнула сесть. На интересное зрелище сбежались поглазеть соседи, а старик Ермол так и вовсе присел на деревянную колоду и глаз с Варьки не спускал, знамо, ждал, что та с лошади сверзится и шею себе свернет, а Ольг потом Сельву на воротах повесит.

Но даже Марика знала, что такие лошади выучены на совесть, и ездока сбросят, только если сами погибнут.

Ольг вернулся заполдень, хмурый, даже мрачный.

— Так, ворота закрываем, — скомандовал он. — Со двора никто больше не выходит.

— Что произошло, княжич? — Никитка, как обычно, влез первым.

— Болезнь странная в Бергород пришла, Черный окрай и рыбная слобода — в каждом доме лихорадка, уже несколько человек умерло. Совет порешил закрыть ворота, никого не впускать, никого не выпускать.

— А лекари что говорят? — подала голос Марика.

— Не знают, как лечить. Не было доселе такого на наших землях. Кто-то говорит, надо больных обтирать и не кормить, только поить, а кто-то кровопусканием и примочками лечить пытается. Пока без толку все. Два лекаря сами уже заболели, больше в рыбную слободу никто не хочет идти, а уж в черный окрай тем более, там нищета одна, все равно не заплатят.

Марика молча и выразительно поглядела на Ольга. Тот качнул головой:

— Ты туда не пойдешь.

— Я ведунья, — напомнила женщина. — У меня сила есть, я болезнь, может, и не распознаю, а вот как лечить, подскажу. И сама не заболею, обещаю.

— Поклянись, что не врешь.

Ведьма усмехнулась:

— Клянусь. И я бы Грома позвала, он ведь ведун. И знает куда больше меня.

— Да, я уже думал об этом. Пойдем тогда к хьоннам. Никита, ты все уразумел? Я могу на тебя положиться… в этот раз? Никаких “я только за капустой на рынок” и “мяса может не хватить”. Никто без моего разрешения со двора не уходит, ясно тебе?

— Ясно, княже.

Ольг удовлетворенно кивнул и подхватил Марику под руку.

В городе было на удивление пусто, а редких прохожих разгоняли дюжие молодцы с бердышами, покрикивая:

— Домой идите, мор в Бергороде! Болезнь пришла, сидите дома!

— Совет решил, что так лучше будет, — вполголоса пояснил Ольг. — Не первый раз и не последний. Две зимы назад тоже все болели грудной лихорадкой и кашлем, а при отце моем была черная смерть, хуже и не придумаешь. С тех пор в законе и написано, что всяк двор должен ворота закрыть, а если чего в доме не хватает, то княжеская дружина должна пропитание и лекарства у ворот оставлять.

— А почему именно княжеская дружина? — удивилась Марика.

— А кто? — пожал плечами Ольг. — Князь — отец всему народу. Народ его для того и выбирает, чтобы в трудную минуту князь грудью своею встал против недруга ли, против голода, против болезни…

— Молод ты больно, чтобы отцом Бергорода становиться, — поддела его ведьма.

— Тут даже спорить не буду. Понял уже, что князем быть — это не только мечом махать. За такими разговорами и дошли до речного порта. Там тоже стоял городской стражник в красном кафтане и покрикивал, чтобы никто не выходил за ворота.

При виде Ольга он оживился, выпятил грудь колесом и громко заявил, что на территории порта тишина и порядок.

— Эй, хьонны, — крикнул Ольг, сложив ладони воронкой. — Мне Гром нужен, дело срочное!

Ему ответили:

— У нас Гунилла и Берс заболели, Гром с ними!

— Ну вот, и тут началось, — вздохнул Ольг.

Тем временем с кнорра спустилась доска, по которой рослый, крупный северянин сбежал легко и проворно, как кот, которого и напоминал он своим меховым нарядом.

— Дело худо, князь, — сообщил он. — Похоже на красную язву.

— Что это за болезнь?

— Смертельная почти всегда. Сначала у человека лихорадка, потом красные пятна по телу, потом кровавые язвы… И все. Иногда человек выздоравливает. Один из двадцати, пожалуй. Но у него навсегда на коже остаются ямы и рытвины.

— И ты думаешь…

— Гунилла вся горит, а Берс уже покрылся пятнами. Я не заболею, я ведун. Остальные точно заболеют, я пока пою их отварами, но это бесполезно.

— Я хочу, чтобы ты взглянул на заболевших и сказал: та это болезнь или иная. И что можно сделать, чтобы спасти как можно больше людей.

— А сам не боишься заболеть?

— Чему быть, тому не миновать, — качнул головой Ольг. — К тому же у меня ведьма своя есть, она меня из могилы вытащит и сама мне голову отгрызет.

— Верно, — согласилась Марика. — Пойдем с нами, Гром. Мы недолго.