Я не вижу его глаз, но знаю, что они должны быть холодными. Почти что черными. Я даже с такого расстояния чувствую его настроение. Оно проходит электрическим разрядом по кончикам моих пальцев. Я непроизвольно сжимаю руки в кулаки и шумно выдыхаю.

Да, Алина.

Дыши.

Дыши.

Ты со всем справишься.

Ты уже справлялась и видела его в плохие дни. Ты знаешь, как нужно с ним обращаться.

Просто вспомни, просто найди к нему ключик…

К Герману выходит Барковский. Он что-то говорит боссу, но Третьяков даже не смотрит на него. Вместо этого он осматривается, будто проверяет, все ли здесь так, как должно быть. Барковский продолжает говорить, но ответа так и не получает. Герман проходит мимо него, даже не замедлив шаг.

Третьяков входит в дом.

Я понимаю, что осталось совсем мало времени. Хотя минуты теперь тянутся невыносимо медленно. Ожидание становится пыткой. Я представляю его приближающиеся шаги, его взгляд, его голос. Я воспринимаю эту встречу как схватку, которую должна выдержать.

Я не буду убегать.

Не буду отводить глаза.

Не буду бояться.

Проходит полчаса. Может, чуть больше.

И наконец, замок в двери щелкает.

Я поворачиваюсь и вижу, как на пороге появляется Герман Третьяков.

Пульс все-таки разгоняется до запредельных значений, в первое мгновение становится так мало воздуха, что мне даже кажется, что я не смогу устоять на ногах. Но эта волна быстро сходит, я беру себя в руки.

Третьяков переступает порог, и воздух в комнате меняется. Гроза становится еще ближе, уже пахнет ее всполохами в воздухе… Герман останавливается и смотрит на меня. Долго. Пристально.

Я не двигаюсь, не отвожу взгляда, только ощущаю, как внутри все сжимается от напряжения. Он не спешит. Его взгляд медленно скользит по мне, задерживается на моем лице, потом на ключицах, на вырезе платья, на том, что под ним.

Уголки его губ дергаются. То ли усмешка, то ли довольная полуулыбка. Он видит перед собой красивую игрушку, тщательно подготовленную к встрече с ним.

– Тебе идет, – бросает он цинично.

Я молчу.

Он подходит ближе. Двигается спокойно, расслабленно, словно все это уже решено. Словно я – лишь часть сценария.

– Так лучше, – продолжает он. – Лучше, чем когда ты была в строгом костюме.

– У тебя всегда были проблемы со вкусом, Герман, – отвечаю и вглядываюсь в его лицо, ловя каждую крупицу его реакции.

– А у тебя с правдой, малышка. – Он приближается ко мне с усмешкой, а мне стоит больших усилий остаться на месте. – Ты ведь не просто врала мне. Ты залезла мне в голову. Считала себя самой умной. Пыталась лечить меня, сеансы проводила.

Его улыбка становится ядовитой и пугающей.

Я вижу в ней, как тают мои надежды справиться с этим мужчиной и что-то сделать с ненавистью, которую я поселила в его жестоком сердце.

– Теперь моя очередь, – добавляет он. – Давай проведем сеанс, Алина. Посмотрим, насколько ты хороша в том, что делала.

Он делает шаг вперед, и прежде, чем я успеваю среагировать, его рука обхватывает мою шею. Крепко, властно, не позволяя увернуться. Вторую ладонь он опускает ниже, проходит по ключице и находит завязки моего тонкого платья.

– Разве не так ты работала со мной? – продолжает он, пристально наблюдая за моей реакцией. – Сначала внушала доверие, а потом стягивала слой за слоем, пока не добралась до самого нутра. Только ты делала это словами, а я сделаю иначе.

Он дергает завязки и скидывает с моих плеч полупрозрачную ткань. Его крепкие горячие пальцы тут же наливаются нечеловеческой силой, стоит мне только попробовать дернуться. Он прижимает меня к себе и заставляет остаться на месте, продолжая поглаживать мою кожу.

– Ты ведь знаешь, что в терапии главное? – спрашивает он с насмешкой, опускаясь к моему уху. – Полное раскрытие. Полное доверие. Пациент не должен ничего скрывать от врача.

– Герман…

Он грубо приподнимает меня, так что между нашими лицами остается всего пара сантиметров. Но целая пропасть из ярости, боли и растерзанного доверия.

– Так что ты сегодня раскроешься передо мной, доктор, – произносит Герман, смотря мне в глаза и кладя большой палец на мои губы. – По-настоящему.

Глава 7

– Выгнись.

Я медлю, и он касается моего подбородка, направляя его вверх.

– Я сказал, выгнись.

Я напрягаюсь, но подчиняюсь, выгибаюсь, ощущая, как тонкая ткань скользит по телу.

Я чувствую страх. В нем что-то окончательно надломилось, сделало его совершенно чужим и далеким. Это осмысление приходит так некстати, что я теряюсь в первое мгновение и поддаюсь ему. Чувствую рядом с собой властного, жестокого мужчину и рефлекторно подчиняюсь тому, кто намного сильнее меня. Инстинкты выходят на первый план. Как при крушении. Простые люди сразу понимают, кто лидер в их стае, и начинают ловить каждое его слово и беспрекословно слушаться, чтобы выжить.

А мне тоже нужно выжить.

В его горячих руках и под его тяжелым темным взглядом.

Его руки скользят по моему телу жадно, цинично, не оставляя выбора. Я чувствую, как он прижимает меня к себе, потом наклоняет, направляя к кровати.

– Подожди… – шепчу я, но он лишь усмехается и крепче сжимает мои бедра.

– Тебе нужно время? Не смеши меня. Ты давно готова.

Его губы находят мою шею, дыхание обжигает кожу. Мужские пальцы смело скользят вниз, показывая, насколько далеко он может зайти.

– Ты хотела сеанс? Ты его получишь, – его голос становится глубоким, полным угрозы и обещания.

Я судорожно вдыхаю, собирая остатки здравого смысла, и провожу пальцами по его плечам. Не отталкиваю. Нет, это не сработает. Мне нужно другое.

– Герман…

– Что Герман? – он усмехается. – Я не хочу разговаривать, малышка. Я наговорился с тобой на три жизни вперед. И с тобой опасно говорить, за это приходится слишком дорого расплачиваться.

В его глазах мелькают искры. Мне на мгновение кажется, что он даже сдерживается. Он хочет не просто взять меня, жестко и собственнически, как будто я всего лишь развлечение на одну ночь, а хочет сделать мне больно. Такие мужчины, как Герман, всегда берут оплату за предательство кровью. Но он держится. Он даже сжимает так, что остается на тонкой грани между игрой в подчинение и настоящим насилием. Он давит, показывает, что у меня нет выбора, но не переходит черту.

– Ты боишься, – констатирует Третьяков, скользя пальцами по моей ключице, затем ниже, к линии груди.

– Тебе разве