С того самого момента, как тем же вечером избавился от наглого мужика, я понял, что хочу вновь увидеть Нурию –  хочу видеть ее каждый день. Это чувство было для меня в новинку. Словно образовалась некая невидимая связь, которая не позволяла мне держаться от нее подальше.

Чем больше я сопротивлялся, тем крепче становилась эта связь. Пока я не смирился с тем, что вокруг моего сердца затянулся поводок. Я поддался своему ненасытному желанию и с тех пор желал смотреть на нее каждый день.

С воспоминаниями о той первой встрече наблюдать за тем, как спит моя роза, становится еще приятнее. Каждый раз меня будоражит мысль о том, что она может проснуться и обнаружить меня в своей комнате. Каждый раз я представляю, как забираюсь к ней в постель и беру то, чего она, судя по сегодняшней выходке, явно хочет. Чего хочу я. Ее. Ее тело. Ее губы. Ее киску. Ее душу. Все это мое.

Покручивая между пальцами стебель белой розы, я обрываю лепестки при каждом хныкающем звуке, который она издает. Мне больно наблюдать за тем, как она почти каждую ночь беспокойно ворочается и тихонько поскуливает. Она страдает. Страдает во сне. И я не знаю почему.

Она для меня неосязаема. Я почти ничего не выяснил о темном прошлом Нурии, как бы глубоко ни копал.

Мне известно, где она родилась: в Мадриде. Мне известно, что ей двадцать два года. Мне известны ее увлечения: пробежки, тусовки и чтение. Мне известно, что у нее мало друзей, она много работает, чтобы самостоятельно себя обеспечивать, и не получила высшего образования.

После школы, которую она окончила довольно посредственно, Нурия съехала от семьи. У нее есть два брата и почти нет других родственников. Она уехала из Мадрида в восемнадцать лет –  понятия не имею почему, так как даже в переписке, которую я нашел, нет никакой информации о том, с кем она жила –  с парнем или с подругой. У нее осталась только одна бабушка где-то в глуши на севере Испании.

В период между ее семнадцатью и двадцатью годами мне не удалось найти о ней ровным счетом ничего. Ни снятия денег в банкоматах, ни банковских переводов, ни предъявлений паспорта на контрольно-пропускном пункте, ни данных об использовании мобильного телефона. Как будто три года назад, тридцать первого октября, она просто-напросто перестала существовать. И только примерно полтора года назад, начиная с четвертого августа, я смог отследить вновь зарегистрированную банковскую карту, паспорт и номер мобильного телефона.

Что ты делала все эти три года, моя маленькая роза? Где ты была? Ты преступница, скрывавшаяся по поддельным документам? Бросила все –  в буквальном смысле все –  и каким-то образом ускользнула из поля зрения всех надзорных служб? Или ты жила на улице?

Жизнь на улицах тяжела, жестока и беспощадна. Это бы объясняло ее кошмары.

Сейчас почти три часа ночи, и ей становится все хуже. Что ее так пугает? Я мог бы утешить ее, разбудить, лечь рядом, но я хочу узнать больше о ее кошмарах. Узнать, от кого или чего она убегает по ночам. Рано или поздно всплывет какое-то имя. Не может быть, чтобы дело было во мне. Как бы мне ни нравилось мучить ее, наказывать и немного пытать, я не стал бы прибегать к столь разрушительным мерам, которых она боится в своих снах. Кроме того, мне известно, что ее ночные страдания продолжаются дольше, чем она вообще знает о моем существовании.

Как раз в тот момент, когда я наклоняюсь над ней у кровати, пока Нурия прерывисто дышит и мотает головой, из коридора доносятся шаги. А в следующую секунду я слышу, как кто-то нажимает на дверную ручку.

Чтоб меня! Я не запер дверь, потому что вошел в ее комнату не через дверь. Тут же, мгновенно, как на военной службе, бросаюсь на пол и бесшумно заползаю под кровать.

Какая унизительная ситуация. Шаги приближаются, и издает их точно не одна из девочек, за которыми она присматривает. Они тяжелее, громче. Лежа на животе, я приподнимаю и поворачиваю голову, в результате чего замечаю черные кроссовки с белыми шнурками, которые останавливаются возле кровати Нурии.

Какого хрена?

Человек не издает ни звука. Что, если он нападет на Нурию? В тот момент, когда я решаю вылезти из-под кровати и вытащить нож из сапога, шаги удаляются. Снова раздается тихий скрип двери, а затем она закрывается. Я тут же выскальзываю из-под кровати и выпрямляюсь. Мне необходимо знать, кто –  кроме меня –  без разрешения проник в ее комнату, что ему там понадобилось и куда он направляется теперь.

Я тихо прохожу мимо гардеробной и уже собираюсь свернуть за угол к двери, но вдруг слышу позади себя шепот: «Демон». И сразу замираю.

– Подожди… –  надламывающимся голосом просит меня Нурия.

– Мне нужно идти. –  То, что приходится отказать ей, когда она наконец-то зовет меня, просто смерти подобно.

Бросив быстрый взгляд через плечо, я вижу, как Нурия нащупывает выключатель ночника. Чтобы она не увидела меня, накидываю капюшон.

– Когда ты пришел?

Включается свет, и я, тихо рыкнув и сжав руки в кулаки в кармане худи, опускаю голову.

– Давно.

– Как и каждую ночь?

– Всегда, цветочек.

После этого я продолжаю преследование: натягиваю на лицо под капюшоном маску и распахиваю дверь.

В коридоре за ней царит кромешная тьма. Пару секунд вслушиваюсь в темноту и улавливаю неподалеку шаги. Лекстон и Квест ждут у ворот. Они оба в курсе необычных дел в этом доме, таких, как нападение на Энстона, например. Готов поспорить, в комнату Нурии приходил либо Энстон, либо Зейн. Но зачем? Зачем кому-то, как мне, пробираться в комнату спящей женщины, чтобы через несколько секунд снова исчезнуть? Неужели он тоже одержим ею?

Шаги доносятся откуда-то сверху. Добравшись до конца коридора и спрятавшись за углом, я поднимаю взгляд на лестницу и замечаю чью-то тень. В тот же момент кто-то тянет меня сзади за куртку. Я рефлекторно разворачиваюсь, хватаю этого человека за шею и машинально толкаю к стене.

В тусклом лунном свете на меня широко распахнутыми глазами смотрит Нурия и глотает ртом воздух.

– Черт, ты меня пугаешь, –  сипит