— В общем так, что я буду делать и когда, решаю только я. Я могу прислушаться к Алиарне, как к названной матери. Но не факт, что поступлю по ее. А Мирайя мне вообще не указ. Это раз. А во-вторых, я не собираюсь тратить свое время и силы на воспитание того, кто рвется прочь с планеты. При первой же подвернувшейся возможности, я отправлю Кристиана ко всем чертям! Хватит ума, выплывет и устроится на какой-то планете. А не научится сдерживаться — найдет себе неприятности очень быстро и подохнет под ближайшим кустом!

С этими словами я развернулась и промаршировала все-таки в ванную. Достали! Сил моих больше на них нет! Теперь они за меня будут решать, что мне делать и когда? Может, за меня решат, когда жить, а когда умирать? Кипя от бешенства, я так хлопнула дверью, что слышно, наверное, было и на Земле.

Он пришел, когда я полностью привела себя в порядок и собиралась уже выходить. Тихо постучал, проскользнул в приоткрытую дверь и остановился у порога. Низко опущенная черноволосая голова, руки сцеплены в замок впереди, полностью обнаженный:

— Я могу подойти ближе, моя госпожа?

Если честно, я изумилась. Холодная вода помогла мне прийти в себя, стая дятлов угомонилась и перестала долбить в виски, раздражение схлынуло, и я уже не так остро реагировала на присутствие Кристиана. Но все же спросила прохладно:

— Зачем?

— Я хочу попросить прощения за свое поведение.

— Извиниться можно и на расстоянии, подходить для этого не обязательно.

Я не могла разгадать, что снова задумал этот черноволосый наглец. Да, жизнь у предыдущей хозяйки его не сломала. Но основательно покорежила. И я все больше приходила к выводу, что отправить его подальше от себя и с планеты будет самым лучшим решением. Сумеет выплыть — его счастье, проживет жизнь, как сумеет. А потонет, так в этом не будет моей вины, значит, такова его судьба. Совесть, конечно, больно кусала меня за такое жестокое решение, но я чувствовала, что долго я рядом с ним не продержусь. Он скорее меня сломает, чем я его. Чтобы Кристиан не говорил, а воля к жизни в нем огромная. И ради выживания он пойдет на все.

Подтверждение своим выводам я получила мгновенно. Показное смирение слетело с него как ненужная шелуха. Кристиан выругался сквозь зубы, вскочил и в два шага покрыл разделяющее нас расстояние. Мне пришлось сжать челюсти и взять волю в кулак, чтобы не дрогнуть, не отступить назад. А он поднял голову, заглянул мне в лицо, и вдруг медленно опустился передо мной на колени:

— Я виноват. Очень сильно. И не в том, что неправильно оценил ситуацию и сбросил тебя в кусты. Нет, я виноват в том, что снова забылся, дал волю характеру и опозорил твой дом перед членом Совета. Я это понимаю, как и то, что мои чувства не имеют никакого значения. — Я опешила. Чувства? Ко мне? А я обязана в это верить? Кажется, кто-то заврался! Но Кристиан продолжал, глядя мимо меня: — Раньше для меня основным было выжить. А для этого нужно было отвоевать себе местечко поближе к хозяйке и постараться его удержать, не упустить. Теперь все изменилось. Настолько сильно, что я постоянно теряюсь. Я не успеваю запомнить что-то одно и приспособиться к новым условиям, как тут же вылезают десятки новых обстоятельств, и выходит так, что я теряюсь, и бессознательно пытаюсь вернуться назад, к старому образу жизни. — Тут Кристиан посмотрел мне в глаза: — Я признаю свою вину и постараюсь исправиться. Назначь мне любое наказание! Только прошу, не отсылай меня!

Я хмыкнула:

— Встань. Не удобно разговаривать, когда ты стоишь передо мной на коленях. Чувствую себя какой-то рабовладелицей. — Кристиан неохотно поднялся на ноги. — А по поводу того, что ты постараешься исправиться, знаешь, у меня на родине есть поговорка: «Горбатого могила исправит». Это я к тому, что взрослого человека перевоспитать сложно. Ты все равно будешь срываться и пытаться меня продавить под себя. А у меня сейчас и так проблем хватает. Так что ты это зря затеял. А мне мои нервы дороги, от них и так уже почти ничего не осталось.

Челюсти парня непримиримо сжались, а я вздохнула:

— Вот видишь, я права. Ты сейчас будешь опять пытаться меня прогнуть.

Он замер, словно пойманный на горячем. А потом вдруг выдал:

— Нет, не буду. Я не стану пытаться занять место супруга. Оставь меня при себе телохранителем. Захочешь увидеть меня под собой — с моей стороны не будет никаких претензий. Нет, значит нет. Зато в качестве телохранителя я смогу тебя защищать, и если сдохну, то так тому и быть. Но я все же попытаюсь исправится и стать таким, каким хочешь видеть меня ты.

Я невольно покачала головой в знак несогласия, почти ожидая град новых заверений, что он исправится. Но Кристиан неожиданно промолчал. Только плечи его медленно опустились, выдавая, что парень все же признал свое поражение.

У меня в душе защемило. Проклятая бабья жалость! Наверное, вот так и ломаются люди. Когда исчезает последняя надежда на благополучный исход, душа словно умирает. И на ее месте поселяется пустота и безразличие. Безразличие к тому, что тебя завтра ждет. И будет ли вообще это «завтра». Проклиная свою мягкотелость, я вздохнула:

— Ладно, Кристиан, даю тебе еще один шанс. Самый последний. Не справишься — катись ко всем чертям! Я не нянька. И да, наказывать я тебя не собираюсь. Сам себя наказывай!

В голубых глазах напротив загорелся какой-то странный огонек. Подозрительно напоминающий надежду. Надежду на то, что теперь все будет хорошо. И я струсила. Испугалась того, что он попытается меня отблагодарить за мое мнимое милосердие. Я себя милосердной отнюдь не считала. А потому быстро обошла на глазах оживающего Кристиана по дуге и торопливо покинула ванну. Пока он окончательно в себя не пришел.

А в другие двери спальни в этот момент торопливо входила Али:

— Лина, вот ты где! Нам срочно нужно поговорить!

Я с трудом удержалась от того, чтобы не закатить глаза. Но Али, кажется, этого даже не заметила, быстро подходя ко мне и беря меня за руки:

— Лина, девочка моя, что вчера произошло? Почему ты вчера…

Али запнулась, видимо стараясь подобрать выражение поприличнее. Я хмыкнула и закончила за нее:

— Напилась как свинья? Али, не старайся быть деликатной со мной, я понимаю гораздо больше, чем тебе кажется.

Алиарна как-то по-особенному, укоризненно вздохнула:

— Ну зачем же так грубо? — Она улыбкой смягчила свой упрек и потянула меня за руку в сторону гостиной: — Пойдем, позавтракаем вместе и заодно поговорим.

В гостиной нас уже ждал аромат кофе, накрытый к завтраку стол и… обнаженный по пояс злой Маркиаль. У Марка даже руки подрагивали. А плечи словно судорогой свело. И через мгновение я поняла почему: напротив него у второго стула стоял сын Мирены. Тоже по пояс обнаженный и радостно скалился, чинно опустив глаза вниз. Меня передернуло, и я повернулась к названной матери:

— Али, пусть парни выйдут, тогда и поговорим. Или можем позавтракать как принято на Эренсии. А разговор отложим.

Алиарна понимающе усмехнулась:

— Пусть выйдут. Сами себя обслужим, не умрем.

Улыбочка медленно сползла с мордахи сына Мирены. А Маркиаль вообще не стал с ним церемониться: коротко поклонился нам с Али и, выходя из комнаты, за ухо потащил нахала за собой. Как только дверь за ними закрылась, Али хмыкнула:

— Смотрю, Мирена всерьез вознамерилась пристроить своего старшего возле тебя.

Я презрительно фыркнула в ответ:

— У нас на Земле в таких случаях иногда говорят: пусть поймает птичку обломинго.

Алиарна заинтересованно глянула на меня, выбирая себе булочку:

— А что это за птица такая? И зачем ее ловить?

Хорошо, что я еще не успела отхлебнуть из чашки кофе, а то бы он у меня точно носом пошел, настолько меня ошарашил вопрос. Я осторожно отставила чашку в сторону:

— Гм… Вообще-то, такой птицы в природе не существует. Это такая метафора из молодежного сленга прошлых веков. Означает «потерпеть неудачу, разочарование». — Алиарна непонимающе смотрела на меня, позабыв о том, что собиралась намазать булочку. Я с досадой потерла лоб. И вот как ей объяснить? — В общем, Али, забудь. Я постараюсь в будущем не употреблять земных сленговых выражений.