– Не ори, я гуглю. Это потуги. Татьяна – дыши и старайся расслабиться. Колян – принеси чистые полотенца и простыни, а также какой-нибудь антисептик. Скорая? Запишите адрес, у нас тут роды стремительные. Беременность многоплодная.

– Разбуди Олю, скажи, чтобы детей не пускала в зал, – тяжело дышит Таня, глядя на меня, и я вижу, как по ее щеке скатывается скупая слезинка.

– Девочка моя, – выдыхаю, целуя ее руку и встаю, – потерпи, все будет хорошо. Падре!

– Антисептик принеси, или мне коньяком обработать?

Таня снова натужно дышит и протяжно кричит, а я пулей взлетаю на второй этаж и вытряхиваю содержимое шкафов. Разбудив Олю, даю ей указания и бегом несусь обратно, едва не слетая с лестницы.

Вижу, что Кирилл уже сидит у ног Танюши и прижимает телефон плечом к уху.

– Так, да. – он забирает у меня простыню и кладёт её под ягодицы Тане, затем щедро льет себе на руки антисептик. – Головку вижу. Гм… что? Ещё раз повтори… да откуда я знаю, в пузыре или нет?! Вроде нет… понял. Дальше что? Ну, появится, и?

Таня снова кричит, притягивая ноги к животу, а у меня темнеет в глазах.

Чтобы не упасть в позорный обморок, я снова опускаюсь рядом с ней на пол.

– Головка! Головка вышла! Дальше что?.. Таня, дыши как собачка! Не сжимай там ничего. – слышится будто сквозь вату голос друга. – Да какой “не тянуть”? Я даже прикоснуться боюсь! Плечи ждём, ага.

– Танюш, ты молодец, – сжимаю руку моей жены и глажу ее по волосам. – Ты только не волнуйся, все хорошо будет.

Мне страшно. Мне очень страшно!

Я вижу бледное лицо моей любимой девочки с отсутствующим взглядом и в голову лезут мысли о том, что я могу потерять ее в этот миг. Меня будто обдает кипятком и холодом одновременно, словно тело окунули в жидкий азот.

А Таня снова внезапно кричит, сжимая мою руку до хруста костей.

– Блядь! Мамочки! Вышел! – вскрикивает Падре и роняет телефон на пол. – Людочка, не отключайся! Я без тебя чокнусь! Коля, подай телефон!

Пихаю телефон обратно Кириллу между ухом и плечом и, замерев, смотрю на маленького, сморщенного, вяло ковыряющегося на простыне, младенца. Это… мой сын…

– Время запиши, генерал! – вырывает меня из ступора голос Падре и я смотрю на часы.

Семь тридцать утра ровно.

– Танюш, – перемещаюсь обратно к затихшей жене. – Танюш, только не умирай. – сжимаю её ослабшую руку. – Танечка…

– Все хорошо, – слабо шепчет она пересохшими губами и дарит мне измученную улыбку. – Никуда я не денусь.

В образовавшейся тишине я слышу какой-то тоненький писк и изумлённо оборачиваюсь на Падре.

– Да перерезал я пуповину, я понял. Завернул. Что ты ржешь? Страшно, блин! Да я понял, что второго ждём! Где скорая, мать твою? – стонет Падре, укрывая ребенка чистой простыней и я понимаю, что писк – это плач.

Встаю и на негнущийся ногах плетусь на кухню, мою с мылом руки и возвращаюсь обратно в зал. Надо успокоить ребенка как-то.

Тесню Кирилла и нависаю над своим малышом, аккуратно накрываю его ладонью, пытаясь согреть.

Он такой маленький, не сильно больше моей руки. Вокруг все в крови.

– Тише, малыш, – шепчу и внезапно чувствую, как с кончика носа срывается скатившаяся слеза, удивлённо шмыгаю и снова невесомо поглаживаю моего мальчика. – Папа рядом.

– Падреее, – рычит Таня с болью в голосе, и я понимаю, что все пошло по второму кругу.

– Давай, давай, Танюш. Тужься! Ногами не дрыгай, тут ребенок! – подбадривает ее друг. – Колян, забери его уже.

Если бы не безвыходная ситуация, я бы даже не докоснулся до такой крохи, но я покорно укрываю его ладонями, как коконом, и поднимаю с дивана. Сползаю на пол, чтобы не мешать, и покачиваю маленький комочек, аккуратно прижимая к себе.

– Маленький мой… – жмурюсь, когда снова раздается крик моей жены, – теперь брата ждём. Ещё немножко осталось.

– Коля, дай руку, – слышу голос Танюши и через несколько секунд уже сижу рядом. – Сил нет. Опора нужна. – выдыхает она слабо.

Держу новорожденного малыша в одной руке, другой сжимаю слабую ладонь и едва не вскрикиваю от боли, когда Танюша с рычанием сжимает ее как в тисках.

– Головка есть! Все, считай приехали! – радостно выдыхает Падре. – Давай, почти героиня! Уже четыре с половиной дитя!

Слышу за забором вой сирен и облегчённо выдыхаю.

– Аллилуйя! – вторит моим мыслям Кирилл. – Не прошло и полгода! Иди открывай.

Аккуратно кладу пригревшегося и притихшего малыша обратно на диван и бегу на улицу, распахиваю ворота. Изо рта вырывается пар, но я не чувствую холода.

Встречаю бригаду и веду в дом, а когда мы заходим, на диване уже лежит два пищащих свёртка.

– Танюш, – бросаюсь к жене. – Ты как?

– Как из гроба вынули, – усмехается она, приоткрыв глаза, и я вижу на ее улыбающихся губах запекшуюся кровь.

– Девочка моя, – покрываю ее лицо поцелуями. – Героиня моя. Спасибо тебе.

– Надо приложить детей к груди, – командует дежурный неонатолог, осмотрев новорожденных, и я отодвигаюсь, давая место специалистам.

Наблюдаю, как два маленьких человека ковыряются на груди моей жены под присмотром докторов и устало улыбаюсь.

Слава богу, что все обошлось.

Когда Таню и малышей забирают в больницу, провожаю их до машины скорой и возвращаюсь к крыльцу. Закуриваю. Из дома выходит Кирилл. Он садится на ступеньки и тоже прикуривает сигарету.

– Я тебе по гроб жизни должен, – сажусь рядом с ним. – Спасибо, Кирюх.

Падре лишь молча отмахивается, и мы просто сидим плечом к плечу, молча глядя в даль.

Дорогие, вместо эпилога вышла еще одна глава.