Я сижу одна в классе, часы тикают громче, чем должны. Над головой гудят лампы, в комнате слишком ярко для такого раннего утра. Мой пульс гудит еще громче, звук эхом разносится в ушах. Каждая проходящая секунда тянется и тянется, пока не становится почти невыносимой.

Потом открывается дверь.

— О, черт!

Тео так сильно вздрогнул, что чуть не уронил кофе. Его голос слегка дрогнул, и он выпустил тихий смешок, успев вовремя поймать чашку.

— Не ожидал, что кто-то будет здесь так рано. Урок начнется только через тридцать минут.

Я улыбаюсь, не успев себя остановить, и в груди становится тепло. Сегодня он выглядит по-другому. Усталым. Его волосы немного более растрепанные, чем обычно, глаза немного тусклее, как будто он тоже мало спал. Его рубашка выглажена, но рукава свободные, не застегнутые, как будто он одевался в спешке. Что-то в нем выглядит не так. Может быть, он разваливается, как и я.

Мой взгляд скользит по его мускулистому телу, улавливая слабые очертания его майки через белый хлопок. Я представляю, как снова прикасаюсь к нему, всего на мгновение. Мои руки скользят по теплой коже, губы касаются его шеи. Я кусаю щеку, чтобы не сделать что-нибудь глупое.

Когда мой взгляд возвращается к его лицу, я вижу горячий, жадный жар в его глазах. Он смотрит на меня. Пристально. Смотрит прямо в глубину моей души. Между нами висит тяжелая тишина, воздух наполнен невысказанными словами.

— Прости, что напугала тебя, — говорю я, стараясь, чтобы мои слова прозвучали непринужденно. — Сегодня рано проснулась. Решила начать день пораньше.

— Ты меня не напугала, — быстро отвечает он, прищуриваясь и хмурясь на меня. — Я просто испугался.

— Это одно и то же, — отвечаю я, улыбаясь.

— Конечно, нет, нарушительница.

Его голос понижается, когда он произносит слово «нарушительница», и мое сердце замирает. Это прозвище... оно говорит все, что он не может или не хочет сказать вслух. Одним словом.

Он напрягается, его глаза расширяются, как будто он не хотел произносить это слово вслух. Особенно здесь. Сейчас. В школе. Мы играем в очень опасную игру.

— Итак... — говорю я, медленно вставая и позволяя слову повиснуть между нами. Я пересекаю комнату, направляясь к нему, каждый шаг обдуманный. — У тебя был хороший уик-энд?

Его плечи поднимаются и опускаются с глубоким, тяжелым вздохом. Вздохом, который говорит мне, что он не просто устал, он измотан. Мучится этим. Нами.

— Софи... — наконец говорит он. — Да. У меня были лучшие выходные за долгое время.

Это признание ударяет меня в грудь, как глоток воздуха после того, как я чуть не утонула. Мое сердце трепещет, предательское и полное надежды.

— У меня тоже, — тихо шепчу я.

Он слишком долго молчит. Тишина висит в воздухе между нами. Я задерживаю дыхание, пока он снова не начинает говорить.

— Послушай...

И вдруг воздух становится холодным. Я не шевелюсь, готовясь к удару.

— Мы... это... это не сработает. Это не может сработать.

Эти слова пронзают меня насквозь. Я чувствую их в горле, в ребрах, в позвоночнике. Мне больно. Я отворачиваюсь, быстро моргая. Чувствую, как горят глаза, слезы готовы вырваться наружу.

Мой голос дрожит.

— Я так близка к окончанию учебы. Всего пару месяцев. И тогда все это не будет иметь значения.

— Это имеет значение сейчас, — говорит он, глядя в пол, как будто не может даже смотреть на меня. — Это слишком.

Он проводит рукой по волосам, пальцы дрожат так, что я это замечаю.

— Я хочу, чтобы ты меня услышала, — говорит он, теперь уже более мягким голосом. — Я не могу быть с тобой. Моя работа, моя жизнь... Я потеряю все. А ты... — он останавливается, сжимая челюсти. — Ты слишком молода. Для этого, для меня. Это неправильно. Мы пересекли черту, которую нельзя пересекать, но дальше так продолжаться не может.

Черт. Все хуже, чем я ожидала. Не из-за того, что он сказал, а из-за того, как осторожно он это сказал. Как будто это убивает его. Как будто он верит в каждое свое слово, хотя и хотел бы, чтобы это было не так.

Он даже не смотрит на меня.

Я стою, и мое сердце разрывается на части. Затем я беру ближайший стикер и дрожащими пальцами набрасываю на него свой номер. Он едва разборчив. Я бросаю записку на его стол, не глядя ему в глаза.

— На случай, если ты передумаешь, — говорю я.

А потом я возвращаюсь на свое место, и каждый шаг кажется криком в тихой комнате. Я не оглядываюсь. Я не дам ему удовольствия увидеть слезы в моих глазах.

Но внутри я разваливаюсь. Субботний вечер казался чем-то из сна. Или, может быть, из другой жизни. Из той, где нам позволено хотеть друг друга. Из той, где наши поцелуи не сопровождаются угрозой серьезных последствий.

А сейчас? Кажется, что меня снова затолкнули в серую реальность этой жизни. Где я просто ученица, а он просто учитель, и мы не можем быть никем другим.

Постепенно ученики начинают собираться. Я опускаю голову. На всякий случай крепко сжимаю в руке телефон с выключенным экраном. На случай, если он решит написать мне, чтобы прояснить ситуацию перед началом занятия, сказать что-нибудь. Но он этого не делает.

Сал садится на место рядом со мной и бросает на меня долгий косой взгляд. Она знает, что что-то не так. Она всегда знает.

Он начинает лекцию, как ни в чем не бывало, голос ровный и четкий, но почему-то более холодный. Более резкий. Каждое его слово возводит между нами стену.

Но он продолжает смотреть на меня, его взгляд снова и снова блуждает по моим глазам. Слишком часто, чтобы это было случайно, но слишком быстро, чтобы другие ученики могли заметить. Никто больше, кажется, не замечает, но я замечаю, и Сал определенно тоже.

Я чувствую, как она ерзает рядом со мной, каждые несколько минут прочищая горло, пытаясь привлечь мое внимание. Она практически бурлит от любопытства.

К моменту, когда звенит звонок, я готова взорваться. Я хватаю Сал за руку и тяну ее прямо в туалет, отпуская только для того, чтобы начать ходить как сумасшедшая, а она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, как на животное в клетке.

— О боже. Я не могу этого вынести, — говорю я, хватаясь за край раковины, как будто она может удержать меня от того, чтобы не развалиться на части.

Она прислоняется к стене, скрестив руки, на ее лице выражение благоговейного страха.

— Он не мог отвести от тебя глаз, Соф. Он как будто одержим. Но ты выглядишь такой отрешенной. Что, черт возьми, произошло?

— Мы поговорили, — признаюсь я тихим голосом. — Я пришла рано, и мы поговорили. А потом он сказал мне, что нас не может быть. Что я слишком молода. Что это все испортит.

Она вздыхает и подходит ближе ко мне. Она полна силы, которой хватит на нас обеих.

— Может быть. Но он обманывает себя, если думает, что не хочет быть с тобой.

Я часто моргаю, стараясь не плакать. Она кладет руки мне на плечи и поворачивает меня лицом к зеркалу.

— Посмотри на себя, — говорит она. — Ты сильная. Ты достойная. И ты абсолютно точно не какая-то глупая, влюбленная девчонка. Он тоже это знает.

Я киваю, с трудом сдерживая себя.

— Я люблю тебя, ты знаешь. На случай, если я не говорила этого в последнее время.

Ее улыбка теплая, она успокаивает меня.

— Я знаю. А я люблю тебя еще больше.

Глава 23

Софи

К концу учебного дня я полностью отказалась от мысли, что между нами когда-нибудь будет что-то. Не будет. Я почти убедила себя, что я ему не нравлюсь. Что я все это придумала или что я сделала что-то, сказала что-то, что разрушило все безвозвратно.

Что он, вероятно, проснулся, стыдясь меня, нас. Времени, которое мы провели вместе. Нашего поцелуя. Эта мысль вонзается в меня, как нож. Я иду к своей машине, опустив голову, не отрывая глаз от тротуара. Моя уверенность в себе погребена так глубоко, что я не знаю, смогу ли когда-нибудь ее найти.