Он медленно, лениво проводит ладонью вдоль моей спины, пальцами очерчивает позвоночник, и от этого прикосновения тело само приподнимается ему навстречу. Его руки сильные, уверенные, сжимают мою талию, разворачивая так, как нужно ему. Я чувствую каждую мышцу его тела, как он нависает надо мной, как его дыхание обжигает мою кожу.

"Он берёт меня полностью, — думаю я сквозь туман ощущений. — Не только тело — душу, волю, всю меня без остатка."

Первый толчок резкий. Я вскрикиваю, впиваюсь пальцами в простыню. Он входит глубоко, одним движением, и ощущение такое, будто он разрывает меня, заставляет тело заново учиться быть его.

— Чувствуешь? — шепчет он, и его голос — словно раскалённое железо на коже. — Это моё. Каждый твой вдох теперь мой.

Он двигается медленно, тянет каждую секунду, чтобы я сгорала в этом ритме. Каждый толчок — глубже, сильнее, и с каждым разом он словно вырывает из меня остатки прошлого, оставляя только нас двоих, слитых до боли, до крика.

Он сжимает мои руки, прижимает их к матрасу, лишая даже возможности пошевелиться. Его движения становятся жёстче, напористее, и я уже не знаю, где кончается удовольствие и начинается боль. Слёзы текут по щекам, но это не слёзы страха — это слишком, слишком много, слишком остро.

— Камран… — вырывается из меня хрипом.

Он склоняется ниже, его губы касаются моей шеи, и каждый поцелуй — как клеймо.

— Тише… я с тобой. Всегда с тобой.

Он двигается быстрее, резче, тело горит, мышцы сводит от напряжения. Каждый удар бёдер — как удар молнии, каждая секунда растягивается в вечность. Я теряю себя. Тело больше не моё, оно принадлежит ему, как и сердце, как и дыхание.

Он подхватывает меня под спину, притягивает к себе, двигается ещё глубже, и я кричу, чувствуя, как волна накрывает с головой, ломает, разрывает и собирает заново.

Когда он заполняет меня полностью, последним рывком, я выгибаюсь под ним принимая внутри себя его семя.

"Семя, — шепчет что-то в глубине сознания. — Он отмечает меня изнутри, делает своей собственностью навсегда."

К утру я буду уже не та девочка, что вошла в его комнату. Моё тело болит сладко, кожа горит от его поцелуев и отметин.

Я его женщина. Целиком. Безвозвратно.

Лежу в его объятиях, слушаю, как бьётся его сердце. Кольцо Дениса так и лежит на тумбочке — символ освобождения от чужих планов на мою жизнь. Теперь у меня есть свой план. Свой выбор. Своя любовь.

Никакой свадьбы не будет!

Глава 10

Есть истины, которые обжигают сильнее раскаленного металла. Они врываются в твою жизнь без стука, разрушают все твои иллюзии о себе и мире, заставляют смотреть в зеркало и не узнавать отражение.

Сегодня утром я поняла — я больше не та наивная девочка, что приехала сюда месяц назад. Я стала кем-то другим. Кем-то, кто способен полюбить человека со всеми его демонами.

Просыпаюсь от криков на первом этаже. Голос Камрана — низкий, хищный, полный такой ярости, что мурашки бегут по коже. Он с кем-то разговаривает на родном языке, но интонации понятны без перевода. Это голос человека, который сейчас кого-то убьет.

"Или уже убил," — холодно думаю я, и пугаюсь собственного спокойствия. Месяц назад такая мысль заставила бы меня кричать от ужаса. Сейчас я просто встаю с кровати и иду посмотреть.

Спускаюсь по лестнице тихо, босиком по мраморным ступеням. В холле творится что-то невообразимое. Два незнакомых мужчины стоят на коленях посреди дорогого турецкого ковра, их лица превратились в кровавое месиво. Руки связаны за спиной, рты заткнуты кляпами. Один всхлипывает, другой уже потерял сознание.

А Камран ходит перед ними, как разъяренный зверь в клетке. Его белая рубашка забрызгана кровью — не его кровью. В руках бейсбольная бита, тоже в красных пятнах. Лицо… Боже, его лицо. Я никогда не видела такого выражения. Это не человек — это воплощение ярости, жестокости, первобытной жажды крови.

— Тебе нравится трогать чужих женщин? — рычит он по-русски, очевидно, для моей пользы. — Нравится думать членом вместо головы?

Поднимает биту, с размаху бьет по коленной чашечке сознательного. Звук хруста костей эхом разносится по холлу. Мужчина падает на бок, извивается в беззвучном крике.

Меня ударяет волной тошноты. Хватаюсь за перила, стараясь не упасть. Камран замечает движение, резко поворачивается.

Наши глаза встречаются. В его взгляде мелькает что-то похожее на панику.

— Что ты здесь делаешь? — хрипло спрашивает он.

— Я… услышала крики…

— Уходи. Немедленно.

— Кто они?

— УХОДИ!

Его крик эхом разносится по холлу, заставляя меня вздрогнуть. Но я не ухожу. Не могу. Что-то внутри требует понять, что происходит.

— Кто они? — повторяю тише.

Камран смотрит на меня долго, борется с собой. Потом тяжело выдыхает.

— Мои сотрудники. Работали в одном из клубов.

— И что сделали?

— То, за что должны умереть.

— Скажите мне.

— Арина…

— Скажите!

Пауза. Он сжимает биту так сильно, что белеют костяшки пальцев.

— Изнасиловали официантку. Шестнадцатилетнюю девочку.

Слова бьют по мне, как физический удар. Воздух застревает в легких, в голове шумит. Смотрю на этих мужчин — на их окровавленные лица, сломанные носы, страх в глазах — и чувствую одновременно отвращение к ним и ужас от происходящего.

— Боже мой, — шепчу я. — Они действительно… ребенка?

— Да. И не впервые.

— Тогда… тогда нужно обратиться в полицию. Суд должен их наказать, а не…

— Полиция? — он смеется, но в смехе нет веселья. — Они уже трижды делали подобное. И каждый раз уходили от наказания. Связи, деньги, купленные свидетели.

— Но нельзя же самосуд…

— А что можно? Ждать, пока они изуродуют еще одну девочку?

Вопрос повисает в воздухе. Я не знаю, что ответить. Знаю только, что от увиденного меня выворачивает наизнанку, и одновременно где-то в глубине души понимаю — он прав.

— Уходи, Арина, — тише говорит Камран. — Не смотри на это. Не надо тебе видеть, кто я такой на самом деле.

— А кто вы?

— Убийца.

— Нет, — качаю головой. — Вы защитник.

— Не романтизируй. Я убиваю людей.

— Плохих людей.

— Это не меняет сути.

Подхожу к нему на шаг ближе. Не слишком близко — не хочу видеть подробности крови — но достаточно, чтобы он слышал каждое слово.

— Меняет. Потому что есть разница между убийцей и палачом. Убийца убивает ради удовольствия. Палач — ради справедливости.

— Я не палач, я…

— Вы мужчина, который делает то, что должно быть сделано, когда система не работает.

Что-то меняется в его лице. Удивление сменяется пониманием.

— Уходи, — повторяет он, но голос уже не такой жесткий.

Поднимаюсь в свою комнату и жду. Сажусь к окну с чашкой кофе, стараясь не слушать звуки снизу. Но мысли все равно возвращаются к увиденному.

Философы говорят, что любовь облагораживает. Делает нас лучше, чище, добрее. Но они говорят о какой-то стерильной любви из книг. Настоящая любовь — это принятие. Принятие человека таким, какой он есть, со всеми его светлыми и темными сторонами.

Я полюбила не святого. Я полюбила человека, который живет в мире, где справедливость вершится не в судах, а в подвалах. Где защита невинных требует жестокости к виновным.

И знаете что? Я могу с этим жить. Потому что видела его глаза, когда он говорил об изнасилованной девочке. Видела боль, ярость, жажду справедливости. Не садизм — справедливость.

Звуки внизу постепенно стихают. Слышу, как хлопают двери, заводятся машины. Наверное, увозят то, что осталось. Как будто убирают мусор.

Час спустя дверь в мою комнату тихо открывается. Камран входит — уже переодетый, чистый, но в глазах все еще горят угли того, что было внизу.

— Все кончено, — коротко говорит он.

— Как вы себя чувствуете?

— Как всегда после таких дел. Пусто.