— Неужели она сказала? — В его глазах — вспышка любопытства.

— Как всегда, она опоздала. — Я делаю паузу, а потом произношу: — Чел.

Он хохочет — громко, неожиданно, искренне. Мы оба удивлены этой вспышке смеха.

— Ты издеваешься?

— Nyet.

На мгновение он затихает, а потом серьёзнеет.

— У меня чувство, что это ещё не конец. — Я лишь молча киваю. — Тебе нужно быть рядом с Пампкин. Присматривать за ней.

Я сжимаю челюсти. Он прав. Наши родители готовы на всё, чтобы добиться своего. Особенно если кто-то стоит у них на пути. Мысли о том, на что они могут решиться, вызывают у меня ледяную тревогу.

Я достаю телефон и отправляю Пампкин короткое сообщение: «Я скучаю. Позже хочу услышать твой голос». Ответа нет. Наверное, она занята. Стараюсь не волноваться.

Вдруг раздается стук в дверь.

Фрост поднимается, хмурясь.

— Я знал, что так и будет.

Мы оба подходим к входу. Когда он открывает дверь, на пороге — она. Мать. Я заглядываю за её спину — в лимузине только водитель.

— Я одна, — говорит она тихо. Ни я, ни Фрост не делаем ни шага навстречу.

— Тебе здесь не рады, — холодно бросает он.

— Ты всегда был жесток, — шипит она. Он делает шаг вперёд, и я, встав между ними, останавливаю его.

— Чего ты хочешь? — говорю я. — Ты знала, что появление здесь только ранит нас.

— Я пришла извиниться. Кажется, я неправильно истолковала отношения, — отвечает она, указывая на нас, словно мы — не её сыновья, а незнакомцы. — Но Чел готова сделать исключение. Она заинтересована… в обоих.

— Что с тобой не так? — Я с трудом сдерживаю крик. Но её хрупкость, поза жертвы, не дают мне сорваться. — Ты продаёшь нас ради социального положения. Как скот.

— Договорные браки — это часть нашей культуры, — произносит она с презрением. — Вы избалованные.

Как бы я ни хотел достучаться до неё, знаю — бессмысленно.

— Ты выбрала остаться с ним. — Я смотрю ей в глаза. Впервые она молчит. — Мы пытались убедить тебя уйти. Но ты осталась. И обвинила нас.

Фрост кладёт руку мне на плечо, но я продолжаю:

— Ты была ужасной матерью. Мы добились всего вопреки тебе.

— Миллер… — начинает она.

— Ты ничего не добьёшься. Ни угрозами, ни уловками. Мы не сломаемся.

Молчание. Но уголки её губ приподнимаются. От этой улыбки мне становится холодно.

— Посмотрим, — произносит она и исчезает в лимузине.

Мы с Фростом долго стоим, глядя ей вслед. Он захлопывает дверь и поворачивается ко мне

— Что теперь?

Я снова достаю телефон. Пишу Пампкин ещё одно сообщение. Живот сжимается — она всё ещё не ответила. Но я верю: если бы что-то случилось… она бы дала знать.

— Теперь — нам нужно просто пережить эту ночь.

Глава 17

Пампкин

Телефон на тумбочке светится и вибрирует, напоминая о себе. Слёзы высохли, уступив место злости. Меня терзает мысль: был ли он с ней этим вечером? Воспользовался ли возможностью провести ночь с другой после того, как я сказала, что не могу быть рядом? Всё это не имеет смысла. Когда он отпустил меня, казалось, что мы готовы строить будущее вместе.

Всё произошло так стремительно, что, возможно, в Миллере скрыто больше, чем я знаю. Я — просто любовница? Он вёл себя так, будто хотел связать со мной жизнь, но, может быть, я для него — мимолётная интрижка. Мысль о том, что он может быть с другой, вызывает во мне отвращение. Ирония в том, что и представить себя с кем-то другим мне невыносимо. Возможно, для него близость — всего лишь физика.

Куки входит в комнату и садится на край моей кровати.

— Тебе стоит с ним поговорить, — говорит она, взяв мой телефон и пробежав глазами по сообщениям. — Он скучает по тебе.

И снова слёзы подступают. Я была уверена, что уже исчерпала их запас.

— Если ты ничего не скажешь, он сам придёт. — Она права. — Хочешь, я останусь с тобой? — поддразнивает она, нежно.

Когда мы были детьми, мы часто забирались в постели друг к другу и шептались до полуночи. Мы всегда были близки. Подростковые годы не испортили этой связи.

— Я напишу ему, — решаю я, забирая телефон. — Если он появится и прикоснётся ко мне, я забуду, почему сержусь. Он словно наложил на меня чары.

— Это не чары, Пампкин. Это любовь, — мягко говорит она.

Может быть. Сердце ноет. Его прикосновения, его голос — всё это звучит фальшиво на фоне образа другой женщины. Мне всё труднее дышать. Теперь я понимаю, почему моя сестра избегает отношений. Она обнимает меня крепко и уходит, оставляя меня наедине с сообщением, которое я должна отправить.

Я колеблюсь, думаю, не позвонить ли, но страх берет верх. Вместо этого я печатаю:

Я: Долго думала и поняла: нам нужно расстаться. Я не готова к отношениям.

Сообщение отправлено. Мгновение — и отметка «прочитано». Ничего. Тишина. Пять минут. Я бросаю телефон и закрываю глаза. Он даже не спросил, почему. Это ранит. Наверное, он сейчас с той самой женщиной с фотографии — красивой, ухоженной, идеальной.

Я спускаюсь вниз, чтобы сделать себе горячий шоколад. Дом тих — все спят. Я тихо шарю в шкафу в поисках маршмеллоу. И вдруг — рука закрывает мне рот. Я кричу, пока не узнаю в темноте его глаза.

Миллер. Он стоит рядом, мрачный, напряжённый. Как он сюда попал?

Он осторожно убирает руку.

— Я не хочу разбудить остальных.

— Как ты попал в дом? — шиплю я. — И... почему ты всегда выглядишь так чертовски хорошо?

Я хмурюсь и швыряю в него пакет с маршмеллоу. Я так хочу броситься ему в объятия, но сдерживаюсь.

— Krasota, ты правда думала, что можешь расстаться со мной по СМС? — в голосе Миллера — насмешка, едва сдерживаемая ярость. — Готов поспорить, внутри тебя уже растёт наш ребёнок. Ты не убежишь от меня.

Я раскрываю рот, и в этот момент он кладёт ладонь на мой живот. Я не понимаю, что плачу, пока он не поднимает меня на руки.

— Не плачь, — шепчет он, прижимая меня к себе. Я зарываюсь лицом в его шею. Я не чувствую от него запаха другой женщины... Может, одна последняя ночь не сделает меня слабой?

— Поехали со мной, — говорит он, не дожидаясь согласия, и выводит меня через заднюю дверь.

— Я знаю, чем заканчиваются поездки с тобой, — бурчу я.

Он хмурится. В его глазах — та же растерянность, что я видела у себя в отражении после фотографии и объявления о помолвке. Он сажает меня на колени. Я должна сопротивляться, но не могу. Его губы находят мои, и поцелуй становится собственническим, жадным. Его пальцы вплетаются в мои волосы.

— Я никогда тебя не отпущу, krasota.

— Я и не хочу, чтобы ты отпускал... но я хочу быть единственной.

— Тогда зачем ты написала это?

Я кладу голову ему на плечо. Его рука скользит под пижамные шорты, другая касается груди. Он знает каждую точку моего тела.

— Ты всегда влажная для меня, krasota.

Я сгораю от желания. Когда он касается меня, я сжимаюсь, теряя связь с реальностью. Я зову его по имени, и когда наступает оргазм, я кусаю его за шею, оставляя след. Подсознательно, наверное, хочу пометить его.

Я не двигаюсь. Он держит меня, нежно, молча. Я говорю:

— Я люблю тебя. Ты заставил меня влюбиться в тебя, — и это звучит как упрёк.

— Я тоже люблю тебя, моя krasota, — отвечает он.

— Я не принадлежу твоему миру. Мы должны остановиться, пока ещё можем.

— Никогда, — рычит он. — Что бы ни случилось — ты моя.

— Ты собираешься жениться.

— Da, — отвечает он тихо.

— Мне надо домой. Утром вставать. — Я пытаюсь выйти.

— Не отпущу, krasota.

— Где ты был сегодня?

— Я же говорил — у родителей.

— И всё?

— Заезжал к брату. У нас была непростая встреча.

Он не говорит всей правды, и я это чувствую. Я целую его напоследок, выскальзываю из машины, бегу к дому. Но не успеваю сделать и нескольких шагов — его руки вновь на моих бёдрах. Он перекидывает меня через плечо.