Я шутливо бью её багетом.
— Приму это за «да», — хихикает она.
— Замолчи, — лицо вспыхивает, а мысли уносятся в объятия Миллера. Он — первый и единственный, с кем я была. Но я знаю: с другими не будет даже близко такого. Это не просто секс. Это — нечто большее.
— Судя по твоей физиономии, мне и правда не нужны слова, — усмехается она.
Я закатываю глаза. Да, он действительно большой. А я до сих пор удивляюсь, как мы можем так идеально подходить друг другу. Словно были созданы, чтобы слиться в одно целое.
— Кажется, всё купили, — говорит Куки, просматривая тележку.
Я киваю. Да, пора домой. Куки хочет испечь свой фирменный чизкейк. Один его запах способен свести с ума. Она не раскрывает рецепт никому — мои попытки повторить его всегда терпят крах.
Мы направляемся к кассе. И тут я снова вижу его. Этого странного мужчину. Что происходит? Он просто смотрит на нас. Может, он приглядел себе Куки? Мужчины всегда за ней ухаживают, но она никого не подпускает близко.
— Ты его знаешь? — спрашивает Куки. Я качаю головой. Он выходит из магазина.
— Он странный, — говорит она.
— Очень, — бормочу я.
По дороге домой оглядываюсь, но никого не вижу. Может, он просто был случайным наблюдателем. Наверное.
— Девочки, вы что, весь магазин скупили? — смеётся мама, принимая сумки.
— Я решила приготовить что-то русское. Pelmeni. Sharlotku. Хочу, чтобы им было уютно. Как дома.
— Она пропала, — шепчет Куки маме.
— Просто хочу сделать вечер особенным, — оправдываюсь я. Я, может, и схожу с ума, но чувствую: Миллер — это всерьёз и надолго. Хотя сказать ему об этом вслух пока не решаюсь. Не сбежал бы он от такого признания…
А вдруг я путаю любовь с вожделением? Впрочем, это не важно. Он здесь. Он рядом. Мы можем не спешить. Если, конечно, он будет предохраняться…
— Я решила уйти с работы, — выпаливаю я. Мама и Куки застывают на секунду, а потом — взрыв радости. Обнимают так крепко, что я задыхаюсь.
— Ты же радовалась, когда я туда устроилась, — смеюсь, притворяясь недовольной.
— Я просто хотела, чтобы ты была счастлива, — говорит мама. — А если ты счастлива — значит, всё правильно.
— Спасибо, — шепчу и целую её в щёку.
— Похоже, этот Миллер и правда на тебя хорошо влияет, — улыбается Куки.
— Я давно об этом думала, — признаюсь.
— А он просто подтолкнул? — Я киваю.
Мы начинаем готовить. Телефон пиликает, и я моментально хватаю его. Куки смеётся.
Миллер: Я скучаю по тебе. Останься со мной на ночь.
Я прикусываю губу. Так хочется... но завтра — День благодарения.
Миллер: Нам нужно кое-что обсудить.
У меня ёкает сердце.
— Это никогда не к добру, — бурчит Куки, заглядывая в экран. Я шутливо толкаю её локтем.
Я: Можем поговорить завтра, когда ты приедешь?
— Умно. Если бы он хотел расстаться, он бы не пришёл.
Я согласно киваю.
Миллер: Я у твоей двери.
Мир замирает. Он здесь. Сейчас. Неужели всё серьёзно?
Куки подталкивает меня.
Я снимаю фартук и открываю дверь. Перед домом — чёрный лимузин. Миллер выходит, придерживая дверцу. Внутри — перегородка между нами и водителем. Он садится, усаживает меня к себе на колени.
— Чёрт, как я скучал.
Эти слова словно снимают с груди камень. Он не расстаётся. Он пришёл — просто потому что не мог иначе. Его губы касаются моей кожи. Он хочет только меня.
И вот мы уже сливаемся в поцелуе, и он входит в меня, одним сильным движением. Я забываю, где мы, забываю, кто мы. Есть только он — и я. Он шепчет мне что-то по-русски, и это сводит меня с ума.
— Поиграй с собой, krasota, — шепчет он. И я подчиняюсь. — Подари мне себя, — приказывает. И я растворяюсь в нём.
Его теплая сперма разливается внутри меня, и это еще больше усиливает мой оргазм. Чувствовать, как он кончает в меня, так возбуждает, что я прижимаюсь к нему, чтобы он не смог сбежать. Я кладу голову ему на плечо, пытаясь отдышаться, пока его пульсация вызывает во мне последующие спазмы.
Я скучала по тебе, — говорю я ему.
— И я, — отвечает он, перебирая мои волосы. — Ты пахнешь сладостями.
— Готовила... — тихо говорю. — Не смогу остаться.
— А завтра? — его голос становится ниже.
— Завтра — да.
— Ты уже вся моя, — шепчет он.
Я прижимаюсь к нему, и вдруг ощущаю запах. Тонкий, едва уловимый аромат духов. Не мои. Не его. И снова — мысль о той женщине, которую я видела утром.
Но, заглянув в его глаза, я не нахожу там вины. Только грусть. И нужду.
— Как прошёл день?
— Видел родителей. Они не изменятся.
— Мне жаль…
— Не стоит. Мы с Фростом пошли — потому что должны были. Всё та же пустота.
— У тебя есть Фрост. И однажды — будет своя семья.
Он улыбается. Эта улыбка — дьявольская, исповедальная. И я понимаю: он думает о ребёнке. О том, что, возможно, уже начал создавать свою семью… во мне.
— Я создам её внутри тебя, krasota. Но сегодня — отпускаю.
Он помогает мне одеться, целует. Мы возвращаемся. Он приоткрывает дверь лимузина.
— Это последняя ночь, которую я проведу без тебя.
Я не нахожу слов. Он хочет, чтобы я переехала к нему?
— Иди. Мама с сестрой смотрят, — добавляет он с усмешкой.
Я смеюсь, захожу в дом — и тут замечаю конверт. Лежит на крыльце. Поднимаю. На нём — моё имя.
— Что это? — спрашивает Куки.
— Кто-то оставил у двери, — отвечаю, разворачивая бумагу. Фотографии. Красивая женщина в объятиях Миллера.
— Это та, которую мы видели утром? — Я молча киваю.
И затем — объявление о помолвке, читая его, я чувствую, что меня вот-вот стошнит.
Глава 16
Миллер
— Ты бросил меня, — произношу я, входя в дом Фроста и опускаясь на диван напротив него.
— Мне нечего было сказать, — отвечает он, пожимая плечами и делая глоток водки.
Между нами повисает тишина, густая, как дым. Я вздыхаю, нарушая её.
— Мы прекращаем с ними всякий контакт.
Фрост молча кивает, затем снова наполняет бокал и опрокидывает его, словно пытаясь запить прошлое.
— Сегодня я хочу всё забыть, — говорит он устало.
Вот почему я поехал к Пампкин. Мне нужно было раствориться в ней, забыться, укрыться от прошлого в её теле, в её тепле. Она открылась мне — не только телом, но и сердцем. А я… использовал её как лекарство от своих ран. И всё же, даже сейчас, спустя всего несколько минут после того, как я покинул её, жажда возвращается. Я хочу её снова.
— Ты собираешься жениться на ней? — спрашивает Фрост, словно читая мои мысли.
— Da. Со временем, — отвечаю я, откидываясь на спинку дивана. — Но сперва… я хочу, чтобы она забеременела.
— Почему?
— Брак — это бумага. — Я делаю пренебрежительный жест. — Обещание я ей всё равно дам, но ребёнок… ребёнок внутри неё — это настоящая связь. Нерушимая.
— Нет такой женщины, с которой я хотел бы быть связан навсегда, — мрачно произносит Фрост, и его голос звучит, как приговор. Он снова осушает бокал, а я лишь улыбаюсь.
— Пока нет.
— Никогда. — Он качает головой. — Я не сделаю того, что сделали с нами.
— Ты думаешь, что я сделаю? — спрашиваю, вглядываясь в его лицо. Он опускает взгляд, но всё равно говорит вслух: — Нет. Но ты сильнее меня.
— Ошибаешься.
Брат отводит взгляд, не желая продолжать. Я позволяю. Если Фрост решит закрыться, обратной дороги не будет. И всё же мне его жаль — он отвергает то, что я уже успел испытать с Пампкин.
— Хочешь знать, кого мама подыскала нам в жёны? — спрашиваю, развлекаясь этим вопросом.