Я ещё раз поблагодарила добрую женщину и вышла на улицу.

Пронизывающий зимний ветер немедленно забрался под тонкое пальто, заставив меня зябко поёжиться. Крепче прижав к груди драгоценный пакет с булочками, источающий соблазнительный аромат корицы и ванили, я поспешила по заснеженным улицам, с трудом пробираясь через неубранные сугробы.

Добравшись до дома, я обнаружила, что парадная дверь заперта.

"Ну, конечно, — подумала я с досадой, — мачеха явно не собиралась облегчать мне жизнь".

Пришлось пробираться вдоль стены дома, проваливаясь по колено в сугробы. К счастью, я наткнулась на ещё одну дверь. Скорее всего это был чёрный ход, который оказался не заперт.

Я осторожно проскользнула внутрь.

В доме царила гробовая тишина, нарушаемая лишь громким храпом, доносившимся с верхнего этажа. Судя по всему, мачеха и сводная сестрица уже спали. Что ж, тем лучше!

Оставив мокрые сапоги и пальто на полу в коридоре, я прошла на кухню, чтобы взять свечку. На цыпочках ступая по скрипучим половицам, начала исследовать первый этаж. Большинство комнат оказались заперты, но одна дверь поддалась моему робкому толчку. Я вошла и замерла — это был кабинет… кабинет отца Эллин.

Массивный письменный стол красного дерева, кожаное кресло, стеллажи с книгами до потолка. На столе лежали какие-то бумаги, письма, старые газетные вырезки. Подняв свечу повыше, я принялась рассматривать документы.

Среди бумаг обнаружилось несколько писем с красной сургучной печатью, деловая переписка, какие-то счета. Но больше всего меня заинтересовал конверт из плотной бумаги, запечатанный сургучом с гербом, который я не смогла разглядеть. Витиеватая подпись на конверте гласила:

"Нотариус Джеймс Хантингтон…"

Дрожащими пальцами я аккуратно вскрыла конверт, стараясь не повредить печать. Внутри оказалось несколько листов, исписанных мелким каллиграфическим почерком. Я поднесла свечу ближе и начала читать:

"Настоящим удостоверяется последняя воля и завещание Эдмунда Джеймса Ройса..."

Сердце пропустило удар. Это было завещание отца Эллин!

Я жадно впилась глазами в текст, перескакивая через формальности и юридические обороты, пока не добралась до сути:

"...своей дочери, Эллин Ройс, завещаю основную часть имущества, включая фамильный особняк на Оук-стрит, а также ежегодное содержание в размере двух тысяч золотом..."

Я перечитала эти строки несколько раз, не веря своим глазам. Золото! Должно быть, это весьма внушительная сумма!

Для сравнения, моей мачехе и сводной сестре полагалось всего по пятьсот монет серебром!

"...право вступления в наследство наступает по достижении наследницей двадцати одного года либо в случае её замужества".

Вот же засада!

По достижении наследницей двадцати одного года…

Хочешь не хочешь, но терпеть мачеху мне нужно будет ещё три года, но зато потом я смогу выгнать её из особняка!

Руки задрожали так сильно, что капли воска со свечи закапали на бумагу. Я поспешно отодвинула свечу, боясь испортить документ.

Внезапно наверху раздался скрип половиц. Я замерла прислушиваясь. Шаги! Кто-то спускался по лестнице! Трясущимися руками я поспешно сложила документы обратно в конверт, стараясь не помять бумагу. Нужно было срочно решать, что делать с этой взрывоопасной находкой. Оставить всё как есть? Или забрать завещание с собой? Но куда его спрятать?

Шаги становились всё ближе. Времени на размышления не оставалось…

В этот момент дверь кабинета с грохотом распахнулась. На пороге, держа в руках массивный серебряный канделябр с горящими свечами, стояла мачеха. Её тёмный силуэт зловеще вырисовывался в дверном проёме.

— Так-так-так, — протянула она с холодной усмешкой. — Кого я вижу! Моя дорогая падчерица решила устроить ночную прогулку по дому?

Я инстинктивно прижала конверт к груди, делая шаг назад. Мачеха медленно двинулась в мою сторону, и пламя свечей затрепетало от её движения, отбрасывая жуткие тени на стены.

— Что это у тебя там, дорогая? — её изумрудные глаза блеснули в полумраке, а безупречно очерченные губы искривились в хищной усмешке.

Она приблизилась ещё на шаг, и я почувствовала, как упираюсь спиной в шкаф. Отступать было некуда.

— Стойте, где стоите! — я резко метнулась к открытой книжной полке, где на бронзовом пьедестале покоился кинжал. Вот только схватив его, я осознала что это был всего лишь искусно выполненный муляж  — слишком легкий.

Однако мачеха и правда замерла, её бровки-ниточки взметнулись вверх, а в глазах промелькнуло что-то похожее на удивление.

— Я знаю правду о завещании! — отчеканила я.

— Вот как, — женщина медленно опустила канделябр на ближайший столик, её взгляд прикипел к конверту в моей руке. — Да, всё действительно принадлежит тебе. Но... — мачеха ядовито прищурилась, и её губы растянулись в торжествующей улыбке, — до того как тебе исполнится двадцать один год, ты находишься под моей опекой!

Не опуская кинжала, который всё равно мне бы не помог, я лихорадочно соображала, как выпутаться из этой ловушки, в которую так неосторожно себя загнала.

Время между тем близилось к полуночи, и в огромном особняке, кроме нас двоих, не было ни души, способной прийти мне на помощь.

— Мы можем договориться… — выпалила я.

В конце концов, если не можешь победить — нужно искать другие пути.

6

— Вся во внимании, — мачеха небрежно дернула плечом, но в глубине её глаз мелькнуло что-то хищное.

Опустив кинжал, я незаметно сделала глубокий, жадный глоток воздуха, попытавшись унять дрожь и привести в порядок мысли. Теперь каждое произнесенное слово нужно было обдумывать с особой тщательностью.

— Предлагаю сделку, — тихо, но чётко произнесла я. — Вы с Викторией оставляете меня в покое и перестаете отравлять мою жизнь, — сделала паузу, встретившись взглядом с холодными, как ледяные осколки, глазами мачехи. — Взамен я позволяю вам остаться в этом доме даже после моего совершеннолетия.

Женщина медленно, словно смакуя момент, изогнула тонко выщипанную бровь. Её лицо, с идеально ровным цветом кожи, не выражало ничего, кроме подавляющего превосходства. Лишь уголки губ слегка приподнялись в снисходительной усмешке.

— И с чего же ты, моя дорогая падчерица, взяла, что я соглашусь плясать под твою дудку? — в её бархатном голосе звучала неприкрытая издёвка, словно я была не живым человеком, а забавной игрушкой.

— Потому что, — я сделала очередной глоток воздуха, вдохнув запах старой кожи и пыли, наполнявший кабинет,