Зедди прокашлялся.

– А он… смертный? В смысле, вдруг он не может… ну, понимаешь.

Мёрси больше всего на свете хотела бы, чтобы Харт был жив, но обдумала слова Зедди, и ее затопила ужасная печаль.

– Он бы совсем этого не хотел.

Она сняла очки и прижала ладони к глазам, сдерживая слезы. Она не могла помочь Харту прямо сейчас, но могла уважить последнее желание тех бедолаг, которых привозили этой ночью в «Бердсолл и сын». Надела очки, высморкалась в платок, выуженный из кармана, и кивнула папе:

– Пошли за работу.

Следующие несколько часов они сортировали, солили, заворачивали и складывали. Мёрси устала до изнеможения, но с каждым телом обращалась бережно, и над двадцатым пела молитвы так же искренне, как над первым. Она следила, чтобы каждый уходил достойно, даже если тревога за Харта сильно отвлекала ее.

Заметив, что папа опирается о рабочий стол, она отправила его отдыхать в контору. Но самой Мёрси отдыхать было некогда. Тела все поступали, многие – из сектора 28. Мёрси не могла и не желала думать о том, что это значило. Мертвым она была нужнее, чем живым.

Когда Художник раскрасил восточный горизонт в розовые и лавандовые тона, места уже не осталось – ни на причале, ни в колодце, ни на полу вокруг. Соль заканчивалась, а парусины осталось на два, максимум три тела.

Около пяти утра наконец наступило затишье. Мёрси шатало, она так устала, что не заметила папу в мастерской, пока он не обнял ее.

– Пошли. Давай присядем.

Они сделали четыре шага к двери, прежде чем она воспротивилась и отстранилась от него.

– Нельзя. Надо работать.

– Надо отдохнуть.

– Нет.

– Кексик…

– Вокруг так много всего, о чем надо беспокоиться – так много людей, за которых я беспокоюсь, – и если я прекращу работать, придется обо всем этом думать.

– Ты им никак не поможешь, если упадешь замертво.

Он снова повел ее к двери, и она послушалась. Оба прошаркали по коридору в контору, измотанные до предела.

– Понимаю, о сестре ты тоже беспокоишься. Как и я. Но все будет хорошо. Твоя мама орала на меня двадцать часов, пока Три Матери наконец не сковали твой ключик.

Мёрси вяло хохотнула и упала в кресло. Папа сел рядом, а Зедди пришел из кухни с кружкой кофе для каждого.

– Если скажешь папе, что ему нельзя кофе, я тебя поколочу.

Она снова засмеялась, изо всех сил стараясь не думать о страшном.

– Зедди, ты оказываешь на него ужасное влияние, но я рада, что ты сегодня остался помочь.

Они услышали шаги на веранде за миг до того, как в комнату ворвался Дэнни, переводящий дух после бега, и на пылающем лице сияла улыбка от уха до уха:

– Встречайте Эмму Джейн! Три килограмма сто восемьдесят граммов! Лил молодчина! Все в порядке!

Мёрси не слышала своего голоса, так вопили папа и брат. Они по очереди стиснули Дэнни в объятиях, а потом притащили из кухни тарелку праздничных профитролей.

Зардевшись, Дэнни хвастался:

– Видели бы вы Лил! Она невероятная! Не знаю, как она… Невеста Удачи, Эмма Джейн идеальная! Идеальная! Погодите, вы еще не видели, какие у нее пальчики на ногах!

Профитролями они подняли тост за мать и дитя и еще несколько раз обняли Дэнни, а потом отправили его домой.

– Я думал, он сейчас примется в лицах пересказывать роды, – сказал Зедди, проводив Дэнни. – Спасибо, что обошел эту тему. Вряд ли я бы осилил детали.

Зедди все еще стоял у открытой двери, когда в контору вошла Альма – глаза налиты кровью, губы плотно сжаты.

Пропасть, что разверзлась в Мёрси этой ночью, зазияла еще глубже, темная, как безлунная ночь, готовая поглотить ее целиком.

– Вы… – начала она, но дальше слова не пошли.

– Мы его нашли. – У Альмы задрожала нижняя губа. Она рвано вздохнула и договорила: – Мне жаль, Мёрси. Он уплыл по Соленому Морю.

Глава тридцать восьмая

Когда умерла мама, Мёрси представляла, что опускается на дно бассейна и лежит там, вода приглушает чувства, тело холодное и невесомое. Сейчас ее охватило то же ощущение – блаженное право ничего не чувствовать.

– Где Пэн? – глухо, тревожно спросил Зедди.

– Стоит у причала с его останками. Ему нелегко. Всем нам, – ответила Альма.

В каком смысле – «нелегко»? Мёрси знать не желала ничего – ни легкого, ни тяжелого. Что бы ни подразумевалось под этим, она была уверена – оно сломит ее своими острыми гранями.

Альма бросила на нее взгляд, но тут же перевела глаза на папу.

– Для каталки тело слишком длинное, так что мы принесем его на носилках, если, конечно, не решите, что надо отвезти его куда-то еще. Учитывая обстоятельства…

Слова Альмы выдернули Мёрси из ледяной немоты.

– Нет! Он останется здесь.

– Кексик, может, лучше пусть его отвезут в «Фабер и сыновья». – Папа взял ее за руку, но Мёрси не утешил этот жест. Ей было так холодно, что ее неостановимо трясло.

– Нет, – повторила она и услышала в голосе ту же пустоту, что поселилась внутри.

– Тогда позволь мне позаботиться об этом.

«Этот». «Останки». «Тело». Они все говорили о Харте, будто его больше не было. Потому что это была правда. Он ушел. Он «уплыл по Соленому Морю» – еще один невыносимый эвфемизм. Почему никто не говорит как есть? Умер. Харт умер.

– Я все сделаю, – настаивала Мёрси.

– Кексик…

– Он заключил договор с нами, и мы будем это уважать. Это наше дело. Ты и так уже перетрудился, пап, так что я о нем позабочусь.

– Мёрси…

– Мне нужно о нем позаботиться!

Альма всмотрелась в нее – глаза полубога светились еще ярче от набежавших слез – и кивнула. Мёрси увидела, что за ее спиной Зедди обнимает рыдающего Пэна и ведет его в кухню.

– Поможете занести его? – спросила Альма у папы, но Мёрси ответила за него:

– Ему нельзя. Врач запретил. Я помогу.

Мёрси заработала еще один изучающий взгляд, а потом Альма молча сдалась.

– Отнесем к подъемнику?

– Посмотрим. В каком состоянии тело?

«Тело». Даже Мёрси избегала жестокой реальности смерти.

Альма всхлипнула, и по левой щеке скользнула единственная слеза.

– Не очень.

«Не очень» означало, что умирал он в муках. Но сейчас ему не было больно, так что Мёрси постаралась отбросить эту мысль. Об этом можно подумать позже. Прямо сейчас Харт нуждался в том, чтобы она выполнила свою работу.

– Отнесем сразу на стол, – сказала она.

Она вышла вслед за Альмой на причал и впервые