Мы улыбнулись одновременно и абсолютно одинаково — сквозь подступающие слёзы.

Мира глубоко и судорожно вздохнула, в очередной раз призывая себя и меня к спокойствию.

— Она его женщина. Его жена. Его друг. Не безликая тень, бродящая по замку. С ней он впервые узнал, что это такое. Ради неё он не то, что на колени встанет…

Она оборвала саму себя, а мне отчаянно захотелось вцепиться в её руку.

— Помочь ей может только барон, — закончила она уже спокойнее.

— Потому что именно Удо сделал его таким?

Я спрашивала о запредельном, но так уж между нами повелось.

Мира в очередной раз пожала плечами:

— Да. Если бы он не смешал его с грязью тогда, как знать. Он, вероятно, так и остался бы заурядным бароном. Вернул бы своё состояние или его часть, и всю жизнь тосковал о чём-то так и неизведанном. Бруно прав, эти двое и правда друг друга стоят.

Я прикусила губу, чтобы не издать ни звука, потому что слишком ярко мне представилось, насколько безрадостной оказалась бы в таком случае жизнь моего барона.

— Он… — дыхание перехватило, и я пригладила волосы, а потом попробовала ещё раз, уже твёрже, не допуская в голосе скорбных интонаций. — Забрать силу у такого человека, как Удо Керн, всё равно, что лишить его руки…

— Если у такого, как Удо забрать одну руку, где-то у него наверняка найдётся запасная, — Мира ответила мне тихо, но с такой страстью, что я вскинула голову и будто очнулась. — Он справится. Он знает, как с этим быть. Все остались живы, и тот, кому ты принадлежала, больше не придёт. Значит, он сделал, что хотел. Но как только эта сволочь очнётся, я сама его прикончу. Когда Ханна с ним закончит.

Она растёрла лицо ладонями, а я всё-таки заплакала и улыбнулась одновременно.

Дверь, под которой мы сидели, открылась, и Бруно показался на пороге.

Мирабелла поднялась первой, пусть и немного неровно, держась за стену.

Я вскочила вслед за ней, едва не запутавшись в подоле собственного платья.

— Ну что?

Спросила, конечно же, она.

И устало глядящий в пространство герцог сфокусировался на ней, сосредоточился. Как будто пошёл на её голос.

— Всё будет нормально. Он очнётся к утру. После будем думать, как помочь ему восстановиться.

На виске Бруно остался глубокий уродливый ожог — соприкосновение с тем пламенем не прошло для него даром.

Я знала, что и с этим всё будет хорошо. Он сотрёт этот шрам, как пыль с комода, и даже следа не останется, но прямо сейчас смотреть ему в лицо было стыдно и жутко.

— Как ты, Мелли?

В том, что он меня возненавидит, я практически не сомневалась. Была готова к тому, что все станут смотреть с упрёком и неприязнью, а он не сможет выносить моего присутствия.

Однако в голосе старшего Керна была мягкая тревога и участие.

— Простите, — я не знала, что ещё могла сказать. — Простите меня. Так не должно́ было быть.

— У Удо всё может быть. Тебе не в чем себя винить, — он вдруг потянулся, поправил мою висящую в беспорядке прядь, и я заметила, что пальцы у него дрожали.

Слишком много отдал он сам, чтобы Удо просто проснулся завтра утром.

— Не в чем, потому что ты будешь винить себя? — в глаза ему я всё же посмотрела.

Нет, ненависти в них точно не было.

Бруно чуть рассеяно и совсем невесело улыбнулся.

— Быть может, и стоило бы.

Он явно хотел сказать что-то ещё, но не успел закончить, потому что открылась и вторая дверь.

Монтейн вышел в коридор, пошатываясь, безо всякого стеснения держась за стену.

— Я забыл…

Голос его звучал так глухо, будто каждое слово давалось огромным трудом.

Герцог Керн бросился к нему, почти оттолкнув меня, подхватил под локоть, не давая упасть.

— Забыл что?

Мне оставалось лишь бросить беспомощный и почти невидящий взгляд на Миру и прижать руки к груди в таком глупом жесте.

Уж не безумия ли опасался в нём Бруно?

Даже если так, он сам только что сказал, что нет ничего непоправимого.

Даже если выяснится, что то существо успело навредить ему, мы справимся. Я научусь справляться. Он сам придумает, как это исправить. Да и Керны помогут.

Если бы не Удо, мы оба погибли бы там.

А он, спасая нас, даже не позаботился о том, как станет выбираться после.

Что бы я делала с двумя бесчувственными мужчинами, если бы Мира не подумала о том, что кто-то наверняка окажется ранен и понадобится повозка?

Барон коротко и благодарно кивнул, опираясь на плечо Керна.

— Что вы оба — идиоты, с которыми нельзя иметь дело без подготовки.

Вильгельму явно требовалось приложить усилия для того, чтобы держать голову ровно, но он всё равно смотрел Бруно в лицо.

— Герцогиня уже беременна. И я, как ты понимаешь, здесь ни при чем. Срок совсем небольшой, она еще сама не почувствовала. Насколько я смог увидеть, это произошло буквально вчера. Или позавчера.

Я совершенно точно знала, когда это произошло. После того, как мы с Удо поговорили в беседке и он вернулся в постель.

Бруно отступил на полшага, чтобы лучше видеть лицо барона.

— Это точно?

Тот криво болезненно улыбнулся и кивнул, его пошатнуло и герцогу пришлось держать крепче.

И всё же его разум был так же ясен, как прежде. Ничего, что стоило бы серьёзного беспокойства и приложения больших усилий, с ним не произошло.

И всё же что-то изменилось. Стало по-другому.

Я не могла понять что.

А вот Мира, судя по всему, понимала. Она сжала мой локоть, мешая сорваться с места, не давая прервать их.

Бруно тоже продолжал смотреть с убийственной серьёзностью, а Монтейн… Он как будто всего этого не замечал.

Только медленно облизнул губы.

— Сила чистого желания, герцог. Ничего кроме.

У него то ли кружилась голова, то ли ноги не держали, а лицо Мирабеллы становилось всё мрачнее, как будто теперь даже она готова была сорваться на крик.

Бруно же медленно поднял руку, сжал воротник Монтейна, вынуждая того смотреть себе в глаза.

— Что ты сделал, Вильгельм? Ты что, чёрт тебя дери, сделал?..

Этот полушепот оказался громче самого отчаянного крика.

Барон улыбнулся ему в ответ совершенно пьяно.

— Вложил в неё всё, что имел. Разве что самую каплю оставил. Так что береги её так же, как берег Миру. Когда она родит, восстановится и твой отвратительный брат. Ему, в конце концов, нужнее, чем мне.

Бруно словно окаменел, глядя на него без