Глава 3

Алая

Лежа на грубо сколоченных нарах и пялясь в потрескавшийся серый потолок, Лонгрен думал о Мэри. Так было всегда, стоило ему остаться один на один со своими мыслями. Впрочем, чем еще ему было заниматься, как не размышлять, находясь в тюремной камере.

– Ах, Мэри, Мэри, – вздыхал он, – почему ты была так жестока? Почему покинула нас с малышкой Ассоль? Она так скучает по тебе. Разве я, грубиян и невежа, могу заменить девочке мать?

Все его вопросы и восклицания, разумеется, оставались без ответа. Прикрыв глаза, он вспоминал, как жена любила склоняться над ним, когда они лежали вместе в постели, и щекотала ему грудь своими длинными шелковыми волосами. Он тосковал по ней – по мягкой светлой улыбке, по искоркам лукавства в умных серо-голубых глазах.

Все, кто знавал их в лучшие времена лучезарного счастья, удивлялись: «Лонгрен, ты ведь нормальный, степенный мужчина. Как ты живешь с этой вздорной женщиной? Она же не от мира сего!» Эх, знали бы говорившие, насколько они оказались правы!

Лонгрен в мелких подробностях помнил, как впервые увидел Мэри.

В тот день стелился такой густой и низкий туман, что никто не решался выйти в море. А Лонгрен слишком скучал на суше. Ничто не держало его здесь. Чем опаснее было море, тем сильнее хотелось ему помериться силами. Вот тогда он взял свою лодку и отчалил. Ушел довольно далеко от берега. Вода выглядела странно – словно туман стелился не только над поверхностью, но и нырнул в море и клубился там. Белесые, будто в них пролили молоко, волны лениво лизали борт его суденышка. Море не хотело играть. Словно говорило ему: «Возвращайся, сегодня нет ничего интересного для тебя». Но лгало или пыталось кого-то прикрыть, спрятать, отвести Лонгренов взгляд…

Но он всегда был зорким, вот и теперь заметил. Сначала подумал, что тянется кровавый след. Подумал: «Должно быть, ранена какая-то крупная рыба…» Бросил якорь, оставив лодку покачиваться на волнах, а сам принялся выглядывать добычу. И действительно заметил, что примерно в трех ярдах нечто темнело среди этой почти молочной белизны.

Он уже готовился поднять якорь и подойти еще ближе, но тут заметил: красная полоса достигла лодки и уткнулась в борт. То была не кровь, а… ткань?

Лонгрен опустил руку, схватил край и потянул на себя. Вскоре добыча была рядом – женщина в алом платье со шлейфом в добрых три ярда и белоснежными волосами… Казалось, будто это их размывает море, окрашивая свои воды в белый…

Лонгрен вытащил незнакомку на борт, уложил на скамью.

Женщина была молода, но назвать ее красавицей он не мог – слишком блеклая. Белые волосы, белые брови, белые ресницы. Словно у природы не хватило на нее красок. Кожа незнакомки – молочная, без единого изъяна. Но главное… она светилась изнутри.

Ей-ей! Лонгрен готов был палец дать на отсечение – чуть ли не из каждой поры лился свет. Ему даже пришлось прикрыть ладонью глаза.

А еще женщина оказалась холодной, прямо-таки ледышка.

– Ты хоть жива? – Лонгрен опустился рядом на колени и приложил ухо к ее груди. Дохлая ему не нужна, сразу пойдет за борт. Но она была жива – сердце билось, но очень слабо…

– Откуда ты такая? – вопросил он, рассматривая незнакомку. – Молодая ведь совсем. И платье диковинное, наши женщины такие не носят. Ты, должно быть, важная персона там, откуда пришла?

Он взял ее узкие ладони в свои – большие, грубые, шершавые – и стал греть их дыханием.

И тут… женщина вздохнула и распахнула глаза. Он даже отшатнулся, едва не перевернув лодку. Ее глаза… Светлые до белизны… А вместо зрачков – крохотные точки. Выглядело жутко.

Женщина ничуть не смутилась, увидев мужчину рядом. Наоборот, подалась вперед и тронула рукой его лоб. Будто проверяла температуру. Зашептала на неизвестном наречье – певучем, и Лонгрену показалось, что его наизнанку вывернули, все мозги перебрали по извилине… Больно не было, но неприятно очень…

Тут незнакомка отдернула руку и… начала меняться: волосы потемнели и стали русыми, глаза сделались серо-голубыми, как небо перед бурей, кожа перестала светиться. Теперь перед ним сидела писаная красавица – такая, что и глаз не отвести. Лонгрен забыл, как дышать.

– Так лучше? – спросила она. Голос звучал певуче и нежно.

Он мог лишь кивнуть.

– Не бойся меня, – улыбнулась женщина, – ты мне жизнь спас. За это… я останусь с тобой на пять лет.

– На семь, – обнаглев, принялся торговаться Лонгрен.

Женщина рассмеялась и сказала:

– Хорошо, на семь.

– Как мне тебя называть? – поинтересовался Лонгрен, потому что ему очень хотелось называть ее своей королевой. Даже в этом мокром до нитки платье она выглядела роскошно. Особенно теперь, когда глаза и волосы приобрели вполне приемлемый цвет.

– Мэри, – после недолгого размышления представилась она.

– Мэри, – повторил он, смакуя короткое, но звучное имя. – Тебе к лицу.

Он снялся с якоря и начал править к берегу.

Мэри любовалась морем и тихонько напевала.

Он не спрашивал ее больше ни о чем. Захочет – расскажет сама.

Когда они причалили к берегу, Лонгрен пришвартовал лодку и помог красавице сойти.

Оказавшись на берегу, она огляделась вокруг – Каперна располагалась на скалистом берегу, и пейзаж вокруг был весьма живописный.

– Здесь все такое… живое… – произнесла Мэри.

– А там, откуда ты, нет?

– Там все давным-давно умерло. И мы сами, наверное, тоже… Давным-давно…

Она стояла – такая хрупкая и озябшая в этом мокром платье, длинный шлейф которого разливался по песку, как кровь.

– Принеси мне одежду, – внезапно сказала она. – У вас ведь так не одеваются, верно?

Лонгрен кивнул.

Отвел ее в один из небольших гротов, которыми, будто пчелиными сотами, был изрыт берег, усадил там на камень и хотел забросать вход сухими кустиками перекати-поля, но Мэри остановила его.

– Не нужно. Никто не увидит меня, если я не захочу. Иди спокойно.

Лонгрен ушел, ему показалось, что ходил он недолго, но Мэри сказала потом, что его не было почти три часа. Зато ему удалось раздобыть женское белье, сорочку, юбку, передник и башмаки.

Со всем этим богатством он поспешил к Мэри. Она по-прежнему ждала его в гроте. Застыла, как каменное изваяние, казалось, даже не моргала. Пришлось тронуть ее за плечо, встряхнуть…

Мэри быстро пришла в себя, улыбнулась ему, ласково поблагодарила, взяла вещи… Лонгрен вышел, оставив ее переодеваться.

Когда же она показалась из грота, Лонгрен даже сначала не узнал ее.