— Прими! — зашелестело со всех сторон.

— Да как же вы досстали! — оскалился Люк и зашипел в ответ. — Как же вы меня вссссе досссстали! — И он, шагнув к краю пропасти, раскинул руки и упал вниз, в бесконечное серебристое сияние.

…и проснулся в своей постели рядом с Мариной. Успокоенно нащупал ее рядом, не удержался, погладил по налитой груди и встал, чтобы подойти к окну.

Голубоватая луна пряталась в едва уловимой серебристой дымке, стояла глубокая ночь. Неудержимо захотелось покурить и он тихо вышел из спальни. И долго курил, стоя на балконе в пижамных штанах.

Когда он вернулся, проснулась Марина.

— Полетать захотелось? — спросила она сонно. Он, чуть озябший, нырнул к ней и сразу согрелся.

— Покурить, — ответил он. — Детка…

— Ум?

— Мне надо на пару дней сходить в свой дом в Иоаннесбурге. Доделать кой-какие дела. Решить, что будет со слугами. Хочешь со мной?

— Почему бы и нет, — улыбнулась она ему в грудь. — Я бы сходила туда, где все началось. А к Милокардерам мы сможем выйти? Там нет сейчас иномирян?

— Попрошу проверить, — пообещал он. Он ей все бы пообещал.

— К Василине загляну, Катю навещу, позову на день рождения…

Люк напрягся, и Марина подняла глаза к нему.

— Что такое? — сказала она тем самым нежным голосом, которым она когда-то спрашивала у него, как его сломанная ею нога. Глаза ее в темноте словно наливались грозой.

Боги, сказать или нет. Сказать или нет. Да он лучше будет пятью странами управлять, чем решать сейчас, как лучше сделать.

Она тихо засмеялась и едва заметно вонзила в его спину свои коготки.

— Спи, — попросила она и поцеловала, чуть прикусив губу.

Знает или нет? Сказать или нет?

Она заснула, закинув на него ногу — ей так было легче спать на боку, иначе мешал живот, — а он, несмотря на усталость, долго не мог еще заснуть. И не из-за чудесного сна, а из-за того, что его любимая женщина, сама не ведая этого (или ведая?), в очередной раз провела его опасной и крутой тропинкой адреналина.

За это он ее и обожал.

Глава 12

31 мая, Дармоншир, Марина

С утра мой муж поднялся раньше меня и был молчалив и задумчив. Пока я совершала утренние процедуры, пару раз выходил — кажется, покурить, потому что я слышала сладковатый и притягательный запах табака, — а затем застыл в дверях нашей спальни, наблюдая, как я, сидя перед зеркалом будуара, промокаю полотенцем волосы, остриженные для Ангелины почти под ноль. Форму им кое-как придал парикмахер, и сейчас на голове у меня торчал задорный ежик. Собственно, как и у моих сестер, за исключением Алины.

Я смотрела на Люка через зеркало — в темных брюках с высокой талией, в белой рубашке и серебристом жилете он был невозможно шикарен. И я невольно улыбалась, поглядывая на него с затаенным любопытством.

Мне нравилась эта игра. Нравилось то, что он сейчас пробует воду осторожно, не зная, с какой стороны подойти ко мне, как поступить. Нравилось наблюдать, как он борется с собой — старые привычки и натуру не заткнешь.

Он наблюдал, как я сбрасываю пеньюар, как накидываю платье. Живот мой, выросший до средних размеров тыковки, поддерживаемый высоким бельем и специальным эластичным поясом, скрылся под голубым хлопком. Этикет дворца требовал чулок, и я покрутила их в руках, раздумывая, позвать ли горничную или попробовать самой.

— Позволь мне, — проговорил Люк и подошел. Опустился на колено, взял один, скользнул тонким нейлоном по вытянутой ноге, прижал резинку к коже бедра. Надел второй, положил ногу на плечо себе, поцеловал ступню и отпустил. И так и остался стоять передо мной.

Я вдохнула запах табака и его туалетной воды и прикрыла глаза.

Раньше бы это все закончилось жаркой и быстрой любовью, но мое состояние уже требовало осторожности и не позволяло безумств. Да и сама я была тяжеловатой и чуть отекшей, и на завтрак нужно было уже выходить…

Любопытство скреблось во мне весенней кошкой, но я не спешила открывать ему дверь.

— Я принес тебе кое-что, — проговорил он хрипло и сунул руку в карман брюк.

— Ну конечно, — пробормотала я, глядя на длинную нить жемчуга. Почти такую же, какую подарил он мне в Лесовине, но жемчуг был мельче, с горошину, и черным. Люк потянулся надеть ее мне на шею, но я покачала головой, взяла ее, покрутила в руке, пропустила меж пальцами, глядя, как жадно он смотрит на нить в моих руках. И Люк поднялся, но далеко отходить не стал.

— Ты знаешь, что когда я искал вас, я опрашивал всех, кто вас знал? — заговорил он наконец, глядя на меня сверху вниз.

— Конечно, — ответила я.

— Среди них была и твоя подруга, — уточнил он. — Катерина Симонова.

Он так и стоял в двух шагах от меня, и я вдруг поняла, почему. Он боится. Боится, что я брошусь либо к двери, либо к окну, и ждет, чтобы перехватить.

— Она рассказывала, — улыбнулась я.

Напряжение в воздухе достигло предела. Он смотрел на меня, я на него.

— Я переспал с ней, — наконец выговорил он, не отводя взгляд и будто пригвождая меня к кровати, заставляя оставаться на месте. Я почувствовала легкие поглаживания в области висков — будто кто-то оглаживал норовистую кобылу, готовую пуститься вскачь. — Как Евгений Инклер. Возможно, она меня не узнает, но я бы на это не надеялся.

Я позволила себе маленькую забаву — паузу после его слов. Я вдохнула напряжение, которое разлилось вокруг, я насладилась его страхом из-за того, что может сейчас случиться, и своим ликованием, потому что он не стал хитрить, не стал проворачивать каких-то комбинаций, чтобы я не узнала, а просто рассказал. И ответила:

А я знаю, Люк. Катя мне рассказала еще давно, еще когда мы с ней первый раз встретились.

— Черт, — он тряхнул головой, приходя в себя, и я рывком, тяжело оттолкнувшись обеими руками от кровати, поднялась и шагнула к нему. Накинула на шею ему нить черного жемчуга,