– О, ну, понадобится ведьма, – говорит он, слегка запинаясь при ответе на мой вопрос. – Это магия ведьм, так что потребуется ведьма, если хоть что-то вообще можно сделать.

– И где же мне найти ведьму?

– Не здесь. – Молодой человек фыркает. – Ни одну ведьму никогда не допускали внутрь этих стен. Ну разве что на сожжение-другое.

– Где? – повторяю я, понижая голос до опасного рокота.

Маг бледнеет и отступает на шаг.

– Ведьмы в Гаварии были объявлены вне закона сотню лет назад, но… но говорят, что одна осталась. В Белдроте. Укрываемая королем. – Он поднимает обе ладони вверх, будто защищаясь. – Я не говорю, что знаю это наверняка! Это просто слух, что до меня долетел. Ничего больше.

Я перевожу внимание с этого заикающегося мужчины назад на нее. Назад на принцессу, чью жизнь я когда-то намеревался соединить со своей священными узами. Судьба жизни которой теперь была вверена в мои руки. Быть может, это помощь от богов, о которой я так усердно молился? Тот самый рычаг, который все это время требовался мне, чтобы спасти мой народ? Ильсевель Сайхорн все еще может оказаться моим союзником… пусть даже и совершенно неожиданным образом.

– Вы можете подготовить ее к путешествию?

Маг моргает, глядя на меня.

– У нее в животе рана, а еще проклятие, любое из двух убьет ее, если нарушить чары стазиса.

– И?

– И… мы могли бы усилить заклятие. Если еще осталась магия. – Он нервно дергает себя за ворот мантии. – Куда вы ее повезете?

– В Белдрот. Выезжаем немедленно.

Вот там и посмотрим, какую цену готов заплатить Ларонгар за жизнь своей любимой дочери.

Глава 29. Фэрейн

Я не хочу выходить из джора.

Выйти – значит столкнуться с тем, что я сделала. Прочувствовать, как все те жизни боролись с пульсацией силы, которую я направила в них, как противились камню, что я дарила. Пусть и отравленные, но они жили. Они жили и, как и все живые существа, изо всех сил боролись за жизнь. Каждый мужчина, женщина и… да, каждый ребенок. Никто из них не вошел в ва-джор добровольно.

Но я погрузила их в камень. Это было гораздо легче, чем должно было бы быть возможно. Кто-то даже мог бы сказать, что я была для этого рождена. Рождена, чтобы направлять природные энергии этого мира, чтобы придавать реальности ту форму, которую сама выберу.

Мне не хочется вспоминать. Не хочется чувствовать, каково это: быть таким человеком, созданием столь невероятных масштабов. Мне невыносимо думать об этом новом понимании собственного существования. Поэтому я остаюсь в джоре. Глубоко укутанная многочисленными слоями надежного, всепоглощающего кристалла. Я не знаю, выйду ли когда-либо наружу.

Голоса приходят и уходят. Я их слышу. Иногда я их узнаю. А иногда нет. Они по большей части говорят на трольдском, но я не пытаюсь различить даже знакомые слова. Все это меня совершенно не касается. Время от времени я открываю глаза, вглядываюсь сквозь кристалл в склонившиеся надо мной лица. Хэйл почти всегда рядом. В ее глазах горит искра, которой какое-то время там не было, в ее душе звенит настоятельность цели. Она вибрирует по поверхности моего джора, но не может дотронуться до меня, прячущейся внутри. Ничто не может.

В другой раз я открываю глаза и вижу Теодра. Он вздрагивает, когда мой взгляд ловит его, и тут же выходит из поля моего зрения. Мгновение спустя он появляется вновь, осторожно, как будто боится, что его увидят.

– Фэрейн?

Я моргаю. Медленно. Так медленно, что я не знаю точно, сколько времени проходит между опусканием и поднятием моих тяжелых век. Но когда я вновь гляжу на мир, Теодр все еще там, склонившийся надо мной, его лицо неуютно близко.

– А вот и ты! – выдыхает он. – Ты меня слышишь, Фэрейн? Я не могу понять, там ты или нет. Ты стала довольно… шипастой. Мне говорят, что это магия троллей, но ничего не поясняют. Ты можешь говорить? Или подать мне знак? Уже три дня прошло. Три дня с тех пор, как ты… а они… а мы… – Он проводит рукой по лицу, растягивая темные круги под глазами. Я никогда не видела идеальные черты моего брата столь утомленными. – Я не знаю, как помочь тебе, Фэри.

Быть может, не будь я так глубоко погружена в джор, звук моего детского имени что-то пробудил бы во мне. Так Ильсевель и Аура раньше меня звали. Прежде, чем их украли у меня. Прежде, чем их жестоко убили. Я не припоминаю, чтобы Теодр так меня называл, ни разу за всю нашу жизнь. Но он последний, кто у меня остался. А значит, я должна ощущать с ним какую-то связь. Так ведь?

Не ощущаю. Не могу. Джор слишком глубок.

Я закрываю глаза и вновь ухожу под кристаллы. Их резонанс гудит внутри, вокруг и сквозь меня, это мой кокон безопасности.

Внезапно мою голову пронзает жесткая полоса ослепительного белого сияния. Впервые за не знаю сколько времени я реагирую, отдергиваюсь, отчаянно пытаюсь плотнее натянуть джор на свою душу. Новый укол пронзает каждый слой моей защиты. А с ним приходит голос. Или же чувство. Я точно не уверена, что именно, но я тут же узнаю, кому это принадлежит.

– Вставай, Фэрейн. Хватит валяться. Ты нам сейчас нужна. Встать!

Третий укол, на этот раз достаточно острый, чтобы вызвать настоящую боль, такую, какую я не должна бы испытывать сквозь свой джор. Я снова пытаюсь стянуть вокруг себя вибрации, но они слишком разрозненны. Диссонирующая линия проходит через гудящую гармонию, разбивая кристалл на своем пути. Слои джора осыпаются, пока я не прихожу в себя и не обнаруживаю, что лежу на узкой кровати в большой, холодной каменной комнате. Моя кожа кажется ободранной и обнаженной.

Подняв свои сопротивляющиеся веки, я снизу вверх смотрю на Мэйлин, стоящую возле моей постели. Мы в дворцовом лазарете. За спиной ведьмы маячит квадратное морщинистое лицо мадам Ар, целительницы. Ее суровый лоб встревоженно нахмурен.

– Арука, – говорит она, обращаясь к Мэйлин, а не ко мне. – Арука, я не уверена, что ее сейчас стоит передвигать. Люди не созданы для столь глубокого джора, а она провела в нем пять дней. Было бы разумнее…

– Что? – рявкает Мэйлин. – Позволить ей тосковать, пока весь этот мир не рухнет? Очнись, Ар! У вас больше нет времени. – Она хватает меня за запястье, ее пальцы кажутся