— Угумс, — рассеянно говорит Чигирь. — А ты не помнишь, где?..

— Где что?

— Смерть!

— Какая смерть?!

— Которая в бутылке!

Тут и я, наконец, понимаю, — и бледнею.

Много у знахарки трав и снадобий, одно другого сильнее и могущественнее. Есть среди них такие, что открывают свои секреты только тем, кто умеет говорить с силами. Если такие, что поднимут с постели последнего доходягу. Есть и совсем страшные, ужасные зелья.

И самое жуткое из них — ведьмина смерть.

Иногда, когда ведьма умирает, не передав своё искусство ученице, она выдыхает его в воду, и такая вода становится колдовской, особенной. Та, кто её выпьет, сама станет ведьмой — если только не помрёт, пока из неё будет выходить благодать.

— Куда Ляда её ставила, помнишь?

— Подальше, — я хмурюсь, но не могу вспомнить в точности. — Я отвод глаз ещё поверх кинула. Куда-то в дальний угол… не видишь?

Я зажигаю пару лучин, разгоняя темноту, приставляю табурет. Чигирь скачет среди баночек, плошек, горшочков и веников, засовывает клюв в каждую щель. Я перебираю пальцами стеклянную посуду, морщу лоб и пытаюсь вспомнить тот тёплый осенний день, когда Ляда показывала мне свои богатства.

— Вон там, — соображаю я. — Наверху, загляни?

— Бутылочки нет, — говорит Чигирь. И вздыхает: — А отпечаток в пыли — есть.

Я тру пальцами виски и оседаю на стул.

Что будет с обычной девочкой, если она выпьет воды с ведьминым последним вздохом, я примерно понимаю. А что будет с подменышем? Ничего, мне кажется, хорошего. Но что в точности?

Я расставляю на столе свечи и лучины, бережно достаю из сумки гримуар. Чигирь устраивается рядом, и мы листаем страницы, читаем по очереди всё, что кажется нам хотя бы немного связанным и подходящим. Спорим, примеряя так и эдак: как работает она, ведьмина смерть?

— Вся благодать должна выйти, — я чешу в затылке и давлю зевок. Спала я всего ничего, только днём, совсем утомившись, ложилась на несколько часов. Теперь в голове у меня мутно. — В этом главная опасность для человека, но если она подменыш — в ней и так нет благодати. Ещё должны силы открыться по-особому, по-ведьмински. Но у лесной девки с силами совсем другие отношения…

— Разорвёт, — мрачно говорит Чигирь. — Может, не сразу, но это слишком много сил для одной полукровки. Они столкнутся, будут бороться друг с другом, пока не истощат её совсем.

— Сколько, как думаешь?

— По времени? Не знаю. Мелкая ещё… ну, на сегодняшнюю ночь её ещё, я думаю, хватит.

Я и в этом, если честно, не совсем уверена. Листаю гримуар, но букв уже не вижу: все они сливаются у меня перед глазами.

— Допустим даже, мы её найдём, — говорю я хрипловато.

Уже это не так-то просто. Лесные девки, хоть от лесной девки в Жатке только половина, не так ходят по лесам, как люди. Со всеми моими заговорами и чарами найти её может быть нелегко.

Чигирь мрачно хмыкает, соглашаясь.

— Пусть даже, найдём. Но что с ней дальше-то делать? Если она выпила всю бутыль… я могу заговор на здоровье прочитать, но это же не поможет.

— Можно рвоту вызвать.

— Сутки спустя?

— Нууу… кровь выпустить?

— Всю?!

— Я пытаюсь хоть что-то придумать!

— У меня капля благодати есть, — вспоминаю я. — Ну, та, которая из кувшина.

— Тьфу на тебя! В нечисть — благодатью тыкать? Пусть даже и половинную нечисть!

Я прикусываю губу. Это и правда дурная мысль, тут он прав, но и его мысли были ничуть не лучше.

— Торопиться надо…

Взгляд мой скользит по полкам, заставленным травами. Есть здесь снадобья от всего, и каждое из них кому-то яд, а кому-то лекарство. И, может быть, если сварить из них что-то другое, новое… может быть, среди них найдётся и для этой беды противоядие?

И я вынимаю всю стопку бумаг, что оставила мне Ляда.

Дальше мы с Чигирём много спорим, я торопливо чёркаю на листе, сажая неаккуратные кляксы, листаю то гримуар, то рецепты, смело смешиваю одно снадобье с другим, составляю подходящие слова. Мы пересчитываем внимательно, что и сколько в точности нужно добавить, чтобы примирить тело с принятой отравой, чтобы укрепить его и помочь ему выжить.

Честно говоря, я не уверена до конца, что это сработает. Но времени у нас совсем мало, и хотя бы попробовать — это всё же лучше, чем совсем ничего не делать, верно ведь?

И я, устроив лист в стороне, протираю стол начисто и ставлю в центре ступку.

— Зверобоя на кончике ножа, — читает мне Чигирь составленный нами рецепт, и я послушно ищу на полках нужный коробок. — Отвар из коры крушины, столовую ложку. Вытяжка или сок из корня большеглавника… синюшки корень, стружки на две почки… вороньего глаза ягоду… вытяжки из красухи пять капель… вереск…

— Погоди, погоди…

Он снова читает куда быстрее, чем я работаю: он дошёл уже до самого конца списка, а я только нюхаю туески с корой, выбирая нужную.

Чигирь покорно замолкает и наблюдает, как я качаюсь на колченогом табурете и выискиваю нужные травы.

С корнем большеглавника приходится повозиться: в этих местах он не растёт, и Ляда, похоже, закупила его уже собранным у какого-то путешественника. Как это часто бывает с покупными снадобьями, сырьё на редкость поганого качества: траву собрали кое-как, вместе с кусками стеблей, безжалостно обрубив часть ветвистых корешков. Больше половины короба пересохло и пришло в полную негодность, а с остальными я сражаюсь до одури, нервно сдувая волосы с лица.

— Она, наверное, и не знала, — Чигирь важно вышагивает по краю стола и развлекает меня разговором. — Девочка. Её подменили маленькой, такое легко забыть. Думала, что человек. Обозлилась, решила, что если станет ведьмой, ты точно возьмёшь её в ученицы… украла бутылочку…

— В доме чужими пахло, — соглашаюсь я. — Но тут потом столько всего было, что я и забыла как-то об этом.

Корень выскальзывает у меня из рук, и я чуть не сшибаю со стола заготовленное снадобье.

— Вот за это я и не люблю людей, — хорохорится Чигирь. — И откуда она только знала!

— Да тут все, наверное, знали. Ведьма здесь сколько лет жила… Тьфу, что там