Плечи Ариадны опускаются при этой информации. — О, понятно. — Тогда мне становится ясно, что, возможно, Ариадна надеялась, что, несмотря на ее собственные обстоятельства, ее дочь будет в безопасности, если Царь Богов примет ее. Несмотря на то, что я знаю, что Кайра чувствует к этой женщине, я не могу не жалеть Богиню. Я хотел бы сказать что-нибудь, чтобы утешить ее, но в нашей ситуации нет слов. Я не мог бы дать такого утешения, которое стерло бы тот факт, что она здесь, внизу, а мы там, наверху. Что мы все можем умереть в любой момент по воле жестокой расы существ, которая порабощает всех нас иллюзиями мира.

— Вы должны быть осторожны с предстоящей следующей церемонией, — говорит Кэдмон, прерывая наши тихие размышления.

Я поворачиваюсь к нему. — Ты знаешь, что это будет? — Спрашиваю я, пытаясь вспомнить то, что было объявлено Азаем.

— Венатус, — отвечает Кэдмон. — Они попросят вас убить кого-нибудь. Чтобы по-прежнему продемонстрировать свою силу. — Он давит на решетку. — Не становитесь жертвой этого.

— Значит, нам не следует никого убивать? — А как же сами Боги?

— Не раньше первой четверти луны, которая наступит в день Равноденствия, — говорит Кэдмон. — И уж точно не по их указке.

— Хорошо. — Я киваю в знак понимания. — Я предупрежу остальных. Мы будем осторожны.

— Для третьей церемонии они устроят своего рода праздник — по крайней мере, так будет казаться, — продолжает он. — Это не так. Это Соллемнитас, потребление твоей добычи. Это последняя часть того, что им нужно.

— Сила, — думаю я вслух.

Он опускает подбородок. — Всех, — говорит он. — Чем больше участников, тем больше силы они получат. Они собирают способности всех учеников.

— Так вот почему они пригласили и Пердицию. — Я опускаю взгляд на пол и снова поднимаю его. — Но… почему здесь нет учеников из Ортуса? — Спрашиваю я. — Я не видел ни одного…

— О, дорогой мальчик, — перебивает меня Ариадна. В ее словах проскальзывает горечь.

Я поворачиваюсь к ней, нахмурившись. Её хрупкая фигура покачивается за прутьями клетки. — Ты что, не понимаешь? Ортус никогда не был Академией. Ни один атлантиец… или Бог, — она делает паузу ровно настолько, чтобы усмехнуться напоминанию о том, кто они такие и кем не являются, — никогда бы не захотел прийти сюда, если бы их не заставили. Это место есть и всегда было тюрьмой.

Это меня ничем не удивило, так же как и в ней нет ни намека на оптимизм.

— Руэн. — Кэдмон притягивает мое внимание обратно к себе, и мне куда легче подойти к нему, чем к Богине Теней. Он снова протягивает книгу из-за прутьев, и когда я беру ее, то замечаю отметины по краям страниц.

Раскрывая книгу, я хмурюсь при виде написанных там символов, на пожелтевшем пергаменте красные пятна переходят в черные по мере того, как они просачиваются с первой страницы на следующую, и дальше, и дальше. Чем дольше я смотрю, тем прозрачнее становится жидкость, пока не исчезает совсем.

— Что ты сделал? — Спрашиваю я.

Кэдмон потирает руку, где кровь начинает замедляться, и я понимаю, что, вероятно, именно ею он писал в своей книге. — Из-за моего заключения мои способности намного слабее, чем обычно, — говорит он мне.

Я смотрю, как он переворачивает запястье и постукивает по боковой стороне кандалов. Они не двигаются. Я хмурюсь и наклоняюсь вперед, почти прижимаясь лбом к решетке. Между его плотью и манжетой из серы есть небольшое пространство, так что она должна быть в состоянии слегка повернуться, даже если ее нельзя снять.

Кэдмон одаривает меня неопределенной улыбкой. — Болты, — тихо произносит он в ответ на мой безмолвный вопрос. — Болты из серы вбиты в наши запястья. Они удерживают нас здесь. Книга, вероятно, не срабатывала, несмотря на близость, потому что, пока я ослаблен, слабеет и она.

Я молчу, переваривая информацию. Приятно сознавать, что книга так связана с ним, но жестокость такого рода заключения служит лишь напоминанием о крови, которая течет в моих собственных венах. Азаи и Трифон ничем не отличаются. Жестокие и жадные существа, какими они и являются.

Крепче сжимая книгу, я умудряюсь задать еще один вопрос, хотя слова на моем языке отдаются пеплом. — Что произойдет, если, — я судорожно сглатываю, — ты умрешь? После этого книга просто останется пустой?

Кэдмон качает головой. — Я в это не верю, — признается он. — Я думаю, что последние мои способности перейдут к ней, и она действительно станет сильнее после моей смерти, но… Я не знаю наверняка. Никто другой, обладающий способностью к предвидению, никогда не создавал книгу пророчеств. — Его взгляд задерживается на томе в моей руке.

Я слышу то, чего он не говорит. Если бы Трифон нашел это и узнал эту информацию, то он мог бы убить Кэдмона, а не держать его в тюрьме. В конце концов, книга гораздо более управляема, чем живой, дышащий человек.

— Я вернусь, — обещаю я ему. — Ты будешь свободен до того, как все это закончится. — Я бросаю взгляд на Ариадну. — Ты тоже, — говорю я ей.

— Освобождать нас сейчас было бы ошибкой, — говорит Кэдмон. — Но когда придет время… — Он переводит взгляд на женщину передо мной. Она так похожа на Кайру, что у меня что-то сжимается в груди.

— Я понимаю, — говорю я, — но, несмотря на совершенные ошибки, мы не оставим вас здесь навсегда. Мы не забудем вас.

Ариадна кивает и делает шаг дальше в темноту своей камеры. — Просто помни о предупреждениях Кэдмона, — настаивает она. — И… — Она исчезает в тени, но ее голос эхом отдается оттуда, когда она заканчивает последнюю просьбу. — Позаботься о ней, Руэн. Позаботься о моей дочери.

Глава 28

Кайра

Крик вырывает меня из сна, яростными когтями выдергивая в мир пробужденных. Сев, окруженная тенями и чувством страха, я несколько долгих мгновений не двигаюсь, пытаясь понять, вырвался ли крик из моего собственного горла или из чьего-то другого. Поворачиваясь, чтобы оглядеть комнату, я понимаю, что тишина — единственный спутник темноты. Не слышно женского крика, полного агонии и страха, эхом отдающегося в углах спальни. Я протягиваю руку, прикасаясь кончиками пальцев к своему горлу.

Проходит секунда, потом еще и еще. Моя дверь так и не открывается. Никто не врывается, чтобы спасти меня от кошмара, который я, кажется, не могу вспомнить. Маленький бугорок выпрыгивает из-под простыни, прикрывающей