— А должна?

И, как только спросила — сразу узнала. А узнав, смолкла, удивлённая и пристыженное. В ту ночь, когда Исабель учила Николь охотиться именно этот парень был «донором».

— Я слышу, как ускоряется твоё сердце.

Оборотень поднялся.

Ну, почему эти охотники не дали ему хоть какую-нибудь одежду⁈ Чтобы хоть чресла прикрыть? Это же отвратительно — смотреть на совершенно голого мужчину. И наблюдать процесс эрекции. Испытывая неловкость и за него, и за себя.

А ещё — страх. Одежда, как хорошие манеры, помогает скрыться, давая возможность не видеть и не замечать порой даже то, что важно.

Николь нервно сглотнула, заставляя себя не смотреть вниз — лишь в жёлтые, коньячного цвета, глаза. Которые словно светились изнутри, будто в самой радужке прятался фонарик.

Оборотень растянул губы в довольной улыбке:

— Я чувствую твой страх, шлюшка.

— Как не бояться слабой женщине в моём положении? Волк может сожрать; мужик — изнасиловать. Послушай! Хватит уже рычать и пускать на меня слюни!

— Я не пускаю слюни, сука.

— Я в переносном смысле. Твоё желание безответно, предупреждаю сразу.

— По-твоему, я собираюсь дать тебе в очередной раз на мне кормиться⁈

— Нет. Просто… просто всё сложно. И мы тут застряли. Из-за тебя, между прочим. Что возвращает нас к вопросу: какого чёрта ты решил вломиться в мой дом и разнести его⁈

— Ты ещё спрашиваешь⁈

— Да. Ты знаешь иной способ что-то узнать?

— Ты, дешёвая шлюшка. Сучка и подстилка.

— Тебя дезинформировали. В твоей характеристике нет ни граммы правды. Я — ответственная, добрая, верная и милая. Но, даже если бы ты был прав, и я действительно была бы женщиной низких моральных норм — разве это даёт тебе право загрызть меня белым днём в моём же собственном доме?

Договорить она не успела, потому что Серый Волк решил взяться за старое. Прыгнул вперёд, схватил за горло когтистой лапой, впечатал в стену. Но на этот раз стена за спиной Николь была твёрдой, и не рвалась, как картонка.

— Ты! Как ты смеешь надо мной издеваться⁈

Если он ждал ответа, то просчитался. Ответить ему Николь никак не могла. Он перекрыл доступ к кислороду, а без воздуха не бывает звука.

— Отвечай! Тебе смешно⁈ Смешно⁈ После всего, что ты натворила⁈

Понимая, что он сейчас её придушит, если не насмерть, то до обморока, Николь всерьёз испугалась и разозлилась. Организм, расценив опасность как реальную, наконец обратился к скрытым магическим резервам. Сила, что была в Николь, вырвалась на свободу. И отбросила от неё волчонка словно щенка.

Пришла его очередь прижиматься спиной к стене, бессильно вырываясь из невидимых объятий.

— Я над тобой не издеваюсь. Я правда не понимаю, что я тебе сделала?

— Из-за тебя, проклятая тварь! Всё из-за тебя!..

— Можно немного подробностей? Слушай, если ты пообещаешь больше не бросаться на меня, ни с клыками, ни с кулаками, возможно, нам удастся нормально пообщаться?

— Я не хочу с тобой общаться. Я хочу тебя прикончить!

— Если так, тогда виси у стенки дальше.

— Я вырвусь. А потом вырву у тебя кишки!

— И что дальше?

— Ты сдохнешь.

— Что дальше?..

То ли спокойный, деловитый голос Николь сбил «пламя страсти», то ли Волчонок не заходил в своих фантазиях так далеко, но он вдруг как-то подозрительно быстро успокоился.

— Я поняла — ты хочешь мне отомстить. Теперь осталось выяснить — за что? Чтобы ты понимал, я совсем недавно узнала о своей «особенности». До этого жила обычной человеческой жизнью. Я не пыталась тебя оскорбить, уничтожить, насмехаться — я пыталась научиться с этим жить. Понимаешь?

— Хреновое объяснение. Оно ни хрена не уменьшает того зла, что ты мне причинила.

— Ну, пообещала секс и продинамила. С этим живут. С кем не бывает? Можем, объявим перемирие?

— Для чего?

— Чтобы свалить отсюда, объединив усилия.

— Это — как?..

— Это когда вместе. Совместная деятельность.

— Я про «свалить», — с сарказмом процедил собеседник. — Как ты собираешься свалить из тюрьмы, предназначенной для того, чтобы удерживать всякую нечисть, вроде нас с тобой. Тут стены зачарованы так, что призрак туманом не просочится.

«Значит, трюк с открытием порталов и тоннелей не провернуть», — огорчилась Николь. А она надеялась.

— Но, даже, предположим, ты бы оказалась таким ярким самородком, что сумела бы пробить брешь в непробиваемом. Знаешь, что было бы дальше?

— Нет.

— Охотники скрутили бы тебя быстрее, чем меня в прошлый раз. Скоротать время подобным образом, конечно, можно. Но от Судебного Конклава не сбегают.

— И, зная это, ты всё равно зачем-то поперся в мой дом? Вот, чем ты думал? Неужели я так раздразнила твоё самолюбие?

— Самолюбие? Да ты о чём, вообще⁈ С той нашей встречи я обращаюсь хаотично, понимаешь⁈

Оборотень вновь угрожающе надвинулся. Николь выставила вперёд руку в предупреждающем жесте — мол, не шали. И не забывай про стены за своей спиной.

— Нет, — совершенно искренне призналась она.

— Мы обращаемся только в полночь, в полнолуние. В дни равноденствий и солнцестояние порою получается процесс контролировать, но чаще всего всё происходит хаотично. Знаешь, какого это — вырубаться, ничего не помнить? Зачастую, над разорванным трупом какого-нибудь бедолаги? Чтобы такого не происходило в периоды обращения нас контролируют.

— Кто?

— Охотники. Маги.

— И как они успевают вас всех отслеживать?

— Мы сами приходим. Мало кому нравится быть чудовищем, знаешь ли! Лучше быть вампиром, чем ликонтропом. Вампиры хотя бы выбирают, кого есть.

— Ужас, — согласилась Николь.

Она-то думала, что ей не повезло? Но — это?..

— Обычно перед нападением достаточно просто прийти в место, подобное этому. Тебя изолирует. Ты побеснуешься. А потом снова станешь человеком. Но ты — ты всё испоганила!

— Как?..

— Это ты мне ответь — как! А главное — зачем?

— Я не могу ответить, потому что не понимаю, что с тобой случилось?

— Мои обращения стали хаотичными. Я могу обернуться даже при первых приближениях сумерек! Моя жизнь превратилась в полный кошмар!

— Мне жаль.

— Думаешь, этим, твоим «мне жаль» что-то стало лучше?

— Я… я могу извиниться.

— К какому месту приложить твои извинения? Верни всё, как было.

— Не могу.

Глаза парня сверкнули настоящей волчьей желтизной, заставляя Николь невольно попятиться.

— Я правда не могу! Я не знаю. Я не больше твоего понимаю, что произошло.

— Да понял я уже, понял, — сарказмом в голосе Волчонка можно было отравиться, настолько он был наполнен ядом. — Ты белая и пушистая. Просто ангел. А всё остальное — либо страшное недоразумение, либо досадная случайность. С вами, суккубами, всегда так. Никогда ни в чём вы не виноваты.

— Я…

— Последняя буква, которую